Песец, конечно, не послушался. Махнув пушистым хвостом, он скрылся за сугробом. А Пуш остановился. Гнаться за зверьком вместе с нартами нелегко. Пуш только так, для острастки, тявкнул раз-другой: вперёд, мол, не попадайся! Потом, успокоившись, побежал дальше.
Заря погасла, однако Назарка запомнил, где прячется солнце.
— Эй-гей-гей! — покрикивал он, торопя собаку.
Ему уже не нравился ветер. Он стал резким, и похоже было, что разыграется пурга.
— Быстрей, Пуш, быстрей! — кричал Назарка. — Ещё немножко! Солнце вон там, за холмом!
Они проехали уже много холмов, а солнца всё нет и нет…
Скоро тучи закрыли небо. Пошёл снег — мелкий, колючий. Тысячи снежинок понеслись наперегонки с Назаркой. Они смешали перед ним всё: холмы, сугробы… Теперь Пушу приходилось самому выбирать дорогу.
«Может, вернуться? — подумал Назарка. — Вон как задувает! И отец будет сердиться…»
— Пуш, стой!
Назарка спрыгнул с нарт. Ветер подхватил его и чуть было не унёс. Назарка с трудом удержался. Обхватив Пуша, он закричал ему в ухо:
— Пуш, домой, поедем домой!
Усталая собака лишь крутила головой. Острые снежинки били ей в глаза, не давали повернуть обратно.
— Не хочешь?..
Назарка опять сел в нарты, и Пуш потащил их вперёд. Налетел новый вихрь, закрутил, запел свою надоедливую песню. Страшно!.. Всё ещё надеясь разыскать солнце, Назарка изредка выкрикивал:
— Скорей, Пуш, скорей!
Но голос его теряйся в шуме ветра. А кругом — куда-то летела снежная тундра. Снег, снег… и ветер. Ветер лезет под малицу, леденит всё тело. Назарка ёжится, стараясь стать ещё меньше, но от ветра не спрячешься. И чтобы как-то согреться, Назарка с силой бьёт себя по коленкам.
Перевалив через небольшой холм, нарты вдруг остановились. Пуш не мог дальше везти. Пригнувшись от ветра, он обернулся к Назарке и стал лапами разгребать снег.
Назарка знал, что собаки, спасаясь от холода, зарываются в снег. Снег хоть и холодный, всё же под ним теплее.
Вспомнились слова отца: «Слушайся Пуша, Пуш знает, как жить в тундре».
И Назарка послушался. Окоченевшими руками он высвободил собаку из упряжи, потом, чтобы нарты не занесло снегом, попытался поставить их на дыбы. Ветер рвал нарты у него из рук, валил набок и нарты и Назарку.
Наконец Назарка поборол ветер. Нарты больше не падали. Тогда он быстро разгрёб снег возле Пуша и лёг рядом. Он дрожал от холода и всё теснее прижимался к Пушу.
«А в чуме сейчас тепло…» — думал он.
Если бы он был там, мама, сидя за шитьём, напевала бы ему сейчас его песню. У каждого мальчика и девочки есть своя песня, которую сочинила мама. Ему мама обычно поёт: «Назарка, когда вырастет, станет удалым пастухом. Запряжёт он самого красивого белого оленя в нарты и помчит в посёлок на праздник „Хейро“ — в честь солнца, которое скоро появится. И в гонках оленьих упряжек на этом празднике он придёт первым».
Назарка давно уже присмотрел в стаде белого оленёнка. Они будут вместе подрастать…
Но не мамину песню слышал сейчас Назарка, а свист ветра. Над ним метались снежинки, они цеплялись за Пуша, за него и белым покрывалом оседали на них.
Вскоре там, где они улеглись, вырос снежный сугроб. И только поставленные дыбом нарты да воткнутая в снег длинная палка чёрными вехами указывали на то, что тундра не пуста, что здесь человек.
Ещё долго пурга металась по тундре. Она выла, пугая диких зверей, сыпала снегом… Немного пригревшись возле Пуша, Назарка задремал. И сквозь дрёму увидел, как вышла из чума мама, зовёт его. Ветер уносит мамины слова. Пришла соседка, бабушка Ламдонё, и тоже вместе с мамой начинает звать его. Пурга заснежила их, холодно, но они не идут в чум греться. Вернулся отец — он обходил стадо, смотрел, чтобы в пургу не отбились олени. Он тоже зовёт. На его голос ближние сугробы зашевелились, из них высунулись морды собак. Отец зовёт громче. Собаки лают, тоже всё громче…
Кто-то сильно тормошит Назарку. Он просыпается и никак не поймёт, где он. А собаки лают совсем рядом. Назарка стряхивает с себя снег, протирает кулаками глаза и вдруг видит оленью упряжку, собак и… отца. Не во сне, а наяву. Это отец вытащил его из-под снега.
Назарка смотрит на него и не верит: взаправду всё это? Ему хочется броситься к отцу, обнять его за шею. Но отец смотрит устало — он долго кружил по тундре, разыскивая Назарку, — и не поймёшь, радуется он или сердится.
— Зачем ушёл? — укоризненно качает он головой. — Пурга. Мог пропасть.
Назарка виновато молчит.
— А я не один, — наконец говорит он, — я с Пушем. Солнце потеряло дорогу к нашему чуму, вот мы и пошли за ним.