Ой, лихо...
Рогатый открыл глаза, полные адского пламени.
Домна почуяла, как из неё утекает жизнь: всё меркнет перед глазами, болезненной судорогой в груди заканчивается дыхание, а сердце становится большим-большим и замирает...
Рогатый дохнул смрадом из ощёрившейся пасти.
Всё, что было в детской, полыхнуло языками ледяного синего огня.
Домну вместе с трупом младенчика потянуло к громадным осклизлым клыкам...
Она очнулась от перханья и содрогания тельца в руках.
Аристарх Петрович желали кушать.
Домна, не помня себя, вложила окаменевший холодный сосок в жадные губёнки. Дитя зачмокало. Завоняло серой -- хоть окошки открывай.
Совершенно чёрные, мёртвые герани и фикус, которые сгорели в синем пламени, говорили о том, что Он был здесь. И Домна знала, что за покровительство должна заплатить. За одну жизнь сотней жизней.
Только почему не расплавился крестик на суровой нитке? Нешто Рогатый потерпит?.. И тут же пришла мысль, что Ему всё равно...
Домна исправно служила своим хозяевам. Наслаждалась властью. Её не тревожили мороки убиенных в утробе или колыбели младенцев, не беспокоили тени их матерей. Только она одна знала о тайных местах в каретном сарае, в саду у заборов, где хрупкие косточки превращались в землю.
Домна проснулась от стука в дверь и громких всхлипов. Аниска... черти б её взяли...
- Чего тебе?.. - спросонок хрипло спросила она. - Входи уж...
Аниска с плачем бросилась к Домне, которая по-царски возвышалась на своих перинах, упала на колени, приникла к её пухлой, словно набитой ватой, ручище и всё рассказала. Домна глядела на вздрагивавшие развитые кудельки горничной и наслаждалась.
Так-то... Однако что за чертёнок? А если... Стешкину девку, которая Зойка, так и не нашли. То есть не искали. Пропала да пропала. Кому она нужна? Конечно, Домна для неё куска не жалела -- таки хозяйская кровь. Но темечко чесать не стала, когда поняла, что никто не видел байстрючку после того, как обнаружили её мать-удавленницу в каретном сарае.
Зато теперь ясно, почему Стёшкин морок так привязался к дому. Поди, ищет своё отродье. А пущай ищёт, Домне-то что... Людской страх ей только на руку.
И тут в голову пришла мысль, которая подбросила кухарку, заставила вскочить и заорать на заплаканную Аниску:
- А ну, пошла прочь! Обслюнила всю руку! Займись делом, скажи на кухне кофею сварить. Служивые сейчас прибудут. Ступай!
Аниска быстренько скрылась.
А Домна, выкатив глаза и часто дыша, думала о том, что у Рогатого могла появиться ещё одна прислужница. Тогда беда...
Но как Он мог позабыть преданную Домну? Или она провинилась в чём?
Домна не увидела, что на подушке за её спиной копошилось нечто чёрное, всё в шматках облупившейся кожи, и оставляло на нежном батисте тёмные следы.
Кухарка обрушила на подушку голову, в раздумьях стала смотреть на побелку потолка и вдруг почуяла острую вонь.
- Тьфу, Аниска, что ли, пропастину притащила? - сморщившись, проговорила Домна.
И тут же почувствовала, как что-то холодное, слизистое, коснулось её щеки.
Повернувшись, не успела ничего понять, только глаза обожгла дикая боль.
Кто-то безжалостно, с хрустом, колупался в её глазницах.
От неимоверной муки Домна потеряла сознание.
А когда очнулась в сплошной темени, схватилась тряскими руками за грудь.
Пальцы ощутили студенистую мякоть, истекавшую тёплой жидкостью. В ноздри ударил запах свежеразделанной свиной туши. "Откуда здесь убоина?" - успела удивиться Домна.
А потом захрипела.
- Помоги... прошу... - только и смогла вымолвить кухарка.
В ушах прозвучал дикий хохот, потом тоненький младенческий плач, а после -- тот вой, который издают бабы, когда железным крючком из них тянут раздробленный плод. И снова хохот...
- Обма... - беззвучно прошептали Домнины губы и застыли.
И наступила тьма.
6
В промороженном насквозь каретном сарае раскачивалась во сне Большая Зойка. Вот она завалилась набок и очнулась. По привычке протянула руку и не обнаружила холодного скрюченного тельца Маленькой.
Что?! Где?!
Пустые Зойкины глаза со впавшими зрачками открылись.
Проворонила Маленькую!
Беда!
Вдруг её найдут служивые, которые, наверное, уже в доме?
Большая попыталась осмотреть всё вокруг глазами Маленькой.
Зоинька, вся в крови, как при её рождении, подбиралась к спальне Аристарха Петровича. Большая никогда не была в этой части дома, поэтому из-за любопытства не сразу попыталась остановить Маленькую.
Дневной свет не проникал сквозь плотные тёмные гардины на окнах. А от закрытой двери покоев Аристарха Петровича веяло бездной, пропастью, и на полированной поверхности чудились отблески дьявольского огня. Понятно, хозяин же принадлежит Ему, той силе, которая враз может укоротить жизнь обеих Зоек. И глупая, глупая Маленькая лезет на рожон.