Несмотря на различия в геостратегических амбициях великих держав, все они признавали роль христианской Европы в осуществлении цивилизаторской миссии на Востоке. Более того, монархи и политические лидеры Великобритании и России разделяли точку зрения, согласно которой христианская цивилизация, будь она католическая, протестантская (англиканская) или православная, являлась несравнимо более прогрессивной по своей сути, чем мусульманская, буддийская или конфуцианская. В одной из официальным нот на имя Ф.И. Бруннова, посла России в Соединенном Королевстве, министр иностранных дел лорд Расселл высказывался по этому поводу таким образом: «Я признаю цели русского правительства вполне законными, и в целом я всегда стоял на стороне цивилизованной державы против варварской страны. Мы (британцы. — Е.С.) сами действовали в Индии в силу непреодолимых обстоятельств, которые нередко заводили нас дальше, чем мы могли предположить заранее»[123].
Многие русские и британские высокопоставленные чиновники без преувеличения гордились той колоссальной ролью, которую, по их мнению, были призваны сыграть на Востоке обе империи. Например, лорд Лофтус, глава британского посольства в Петербурге, считал, что Англии и России «следует сообща продвигать цивилизацию и развивать как промышленность, так и торговлю в своих сферах (влияния. — Е.С.), без какой-либо ревности и без стремления к гегемонии»[124]. Сходную точку зрения относительно перспектив распространения идеалов просвещения в так называемых «варварских» государственных образованиях излагал и министр иностранных дел А.М. Горчаков: «Позиция России в Центральной Азии соответствует воззрениям всех цивилизованных стран, которые вовлечены в контакты с полудиким кочевым населением, не обладающим закрепленной общественной организацией. В таких случаях всегда происходит так, что более цивилизованное государство вынуждено в интересах безопасности своей границы и коммерческих отношений определенным образом господствовать над теми (племенами. — Е.С.), чей беспокойный и воинственный характер превращает их в нежелательных соседей»[125].
В данном контексте, используя метафору Э. Саида, «Запад рассматривался как герой, спасающий Восток от обскурантизма, отчуждения и непривычности»[126]. Несмотря на общеевропейское содержание концепции «бремени белого человека», фактически провозглашенной обеими державами в XIX в., характер российского и британского продвижения в Азию отличался рядом специфических черт. В противоположность британцам, которые руководствовались принципами англиканской, а по сути протестантской этики, хотя их оппоненты утверждали, что внешнеполитическая активность Лондона направлена лишь на эксплуатацию колоний и извлечение сверхприбылей[127], многие россияне искренне полагали, что только они выступают реальными защитниками гуманистических принципов, поскольку именно Русское государство всегда защищало Европу от бесчисленных кочевых орд, намеревавшихся вторгнуться в Старый Свет из глубин Восточной Азии. Обозреватель петербургского Экономического журнала А. Субботин прибегнул к следующему сравнению, чтобы обосновать это утверждение: «Самая (так в тексте. — Е.С.) роль России как передового поста Европы, не раз спасавшего ее от гибели, дает ей право на те страны, откуда выходили полчища, так долго тормозившие ее государственное развитие. Обладание смежными областями Средней Азии, вызываемое географической и исторической необходимостью, составляет отчасти справедливое возмещение за вековую борьбу с азиатской гидрой (курсив мой. — Е.С.), причем России пришлось много претерпеть за то, что она стала как раз на дороге из Азии в Европу, за то, что она мешала азиатским ордам «потопить» европейские государства, ограждая последние своей широкой спиной»[128].
Испытывая к кочевым народам чувство исторической мести за прежнее унижение своих славянских предков в период ига, русские, по мнению некоторых публицистов, стремились завершить великое историческое предназначение своего государства — разгромить и подчинить своей власти наследников беспощадных завоевателей прошлого — Чингиз-хана и Тимура, хотя, например, правителями центральноазиатских ханств на самом деле таковыми не являлись. То обстоятельство, что большинство кочевников в Центральной и Восточной Азии совершали набеги не только на российские приграничные районы, но и на земледельческие поселения в Персии, Афганистане или Восточном Туркестане, дополнительно стимулировало захватнические устремления царского правительства. Свою роль играли и сведения о невольничьих рынках крупных городских центров Азии, которые никогда не были так переполнены людьми всех рас и национальностей, включая славян, как в середине 1850-х гг.[129]
123
Цит. по: Российская государственная библиотека. Отдел рукописей (OP РГБ). Ф. 169. On. 36. Д. 36. Л. 1–2.
124
125
Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ). Ф. 133. On. 469. Д. 79. Л. 585–586; BDFA. Part. 1. Ser. A. Vol. 1. Р. 287.
127