Разумеется, участники Большой Игры со стороны России обладали многими качествами, которые сближали их с британскими «игроками» как в центре, так и на местах. М. Эдвардес сравнил политическую наивность, недостаточное знание топографии, часто неоправданный энтузиазм и личные амбиции русских с аналогичными чертами характера английских исследователей в Центральной и Восточной Азии[168]. Среди россиян, которые внесли свою лепту в изучение «затерянных азиатских миров» выделяются имена Николая Пржевальского, Бронислава Громбчевского, Николая Нотовича, Петра Козлова, Андрея Снесарева и других, то есть тех российских первопроходцев, которые пересекали просторы Евразии в поисках новых военных и торговых маршрутов, неизвестных горных перевалов и проходов, трудно доступных городов и укрепленных форпостов, вызывая отчетами о своих поездках неподдельное изумление у коронованных особ, специалистов и обывателей. Автор убежден, что к когорте непосредственных участников Большой Игры следует отнести таких военных администраторов, бывших нередко офицерами Генерального штаба, как Василий Перовский, Константин Кауфман, Дмитрий Романовский, Михаил Черняев, Михаил Скобелев, Михаил Ионов, Карл Маннергейм, список можно продолжать, действовавших подчас не только за рамками инструкций официального Петербурга, но даже и вопреки им[169].
Подобно сынам Туманного Альбиона, многие из русских открыто заявляли о цивилизаторской миссии православной империи на Востоке. «В случае конфликта с Англией, — писал Н.П. Игнатьев, один из вдохновителей Большой Игры, деятельность которого будет рассмотрена в следующей главе, — именно в Азии мы можем бороться против нее с шансом уменьшить британское могущество»[170]. Не достигнув часто и тридцатилетнего возраста, хорошо образованные и честолюбивые, молодые офицеры на русской службе были преисполнены не только патриотизмом и отвагой, но и скрытой завистью к своим старшим командирам, которые успели получить ордена и чины в ходе Кавказской или Крымской кампаний. К примеру, военный министр Д.А. Милютин, дал в своем дневнике следующую посмертную характеристику М.Д. Скобелеву, одному из ярких участников Большой Игры, герою русско-турецкой войны 1877–1878 гг. и покорителю Туркмении в 1881 г., начинавшему свою громкую карьеру в посткрымский период: «Можно пожалеть о преждевременной смерти Скобелева: он был еще молод, кипел деятельностью и честолюбием, обладал, несомненно, блистательными боевыми качествами, хотя и нельзя сочувствовать ему, как человеку. У него честолюбие преобладало над всеми прочими свойствами ума и сердца настолько, что для достижения своих честолюбивых целей он считал все средства и пути позволительными, в чем признавался сам с некоторым цинизмом»[171].
Довольно типичной представляется также оценка мотивов участия в Игре российских военных, зафиксированная британским полковником Фредериком Барнэби в заметках о поездке через Центральную Азию в середине 1870-х гг.: «Не следует удивляться готовности царских офицеров в Туркестане продолжить завоевательные походы. Будучи преимущественно выходцами из небогатых, но родовитых семейств, не получив наследств, но обладая мечом, не имея перспектив кроме карьеры, их жажда войны выступает единственным доступным способом для быстрого продвижения по службе»[172]. Да и сами военные признавали карьерные устремления одним из главных побуждений для участия в Игре. Как заметил один из них, «положительный настрой на дальнейшие завоевания преобладал среди наших войск, это была болезнь, ни одно средство для лечения которой не было эффективным, особенно, когда применяемые меры перемежались такими стимулами, как чины и награды»[173].
Отсюда возникала проблема субординации на местах в условиях, когда средства коммуникации не могли еще обеспечить оперативную связь между начальниками и подчиненными, а ситуация порой менялась быстрее, чем могла поступить очередная инструкция из столицы. Недаром ряд историков утверждают в своих работах, что «полевые командиры» могли злоупотреблять предоставленной им властью, проводя собственную политику, отличную от полученных директив, и ставя затем вышестоящее начальство перед свершившимися фактами. Следует сразу же подчеркнуть, что данная проблема была общей для держав, конкурировавших в Азии, поскольку, как пишут многие исследователи, вне зависимости от континентального или морского характера экспансии, она породила в Англии и России так называемый колониальный генералитет, или другими словами, сообщество высокопоставленных военных начальников, которые всячески обосновывали и пропагандировали собственную концепцию имперской политики[174].
169
Подр. см.:
170
Цит. по:
171
172
174
См., напр.: