Цейс постоянно в Берлине не жил, но в городе появлялся часто, останавливаясь в одной из гостиниц. На этот раз он поселился в отеле «Кайзерхоф», открытом полтора месяца назад и расположенном в старом правительственном квартале, на Вильгельмплац, 3.
— Здравствуйте, господин Цейс. Я подполковник Соколов Михаил Сергеевич, состоящий в свите его императорского высочества Николая Александровича и здесь я по его указанию, — говорили мы на английском, немецкий я практически не знал, а русским не владел сам инженер.
— Очень приятно, господин подполковник, — Цейс оказался среднего роста худощавым мужчиной около пятидесяти лет с умным внимательным взглядом и тонкими длинными пальцами. Мне сразу пришло на ум, что такими пальцами удобно обращаться со всякими линзами, механизмами и приборами. — Чем я могу быть полезен Николаю Александровичу?
Инженер говорил, не скрывая удивления. Похоже, визит русского офицера слегка выбил его из колеи и вызвал недоумение.
— Своими многочисленными талантами, господин Цейс. Я уполномочен сделать вам официальное предложение: цесаревич Николай предлагает вам на время переехать в Россию для постройки завода и налаживания производства биноклей, микроскопов и прочей оптики. Вот, прошу взглянуть, — я протянул ему запечатанный конверт.
Цейс посмотрел на меня, принял конверт, вскрыл его, достал бумагу с российским гербом и углубился в чтение. И по мере того, как читал, его брови поднимались вверх.
— Unglaublich![45] — он использовал родной язык. — Я никогда ранее не получал столь выгодного предложения!
— Николай Александрович весьма щедро поддерживает своих сторонников. И подобными предложениями не разбрасывается, — я прекрасно знал, что содержится в письме. Наследник предлагал инженеру весьма заманчивые финансовые вознаграждения за его труд, помощь на этапе строительства завода, а также различные налоговые льготы на определенный период. Как вишенка на торте, немец мог получить один из дворянских титулов, когда производство крепко встанет на ноги. — Вы привлекли его внимание благодаря своим глубочайшим исследованиям и удивительным изобретениям, — немного польстил я.
— Но это так неожиданно, так внезапно! — инженер даже слегка покраснел от удовольствия и потер переносицу. — Мне надо подумать, хорошо подумать. А как же моя мастерская в Йене?
— Оставьте там толкового управляющего. Тем более, вы же не навсегда уезжаете в Россию и сможете периодически возвращаться в свою любимую Германию.
На этом я откланялся и оставил инженера подумать, как ему жить дальше. Что-то мне подсказывало, что от предложения тот не откажется. Такой шанс судьба дает не часто. Тем более, потратив два или три года в России, он обеспечит себе финансовую независимость на всю оставшуюся жизнь.
Через неделю поезд Николая Романова покинул Берлин и отправился в Вену. Во время прощального застолья, организованного императором Вильгельмом Гогенцоллерном, Козлов, Барятинский и Любимов выпили лишнего. С трудом сдерживая злобу, они принялись рассуждать по поводу того, как я получил орден Короны.
— Михаил, ты не раз проходился по поводу ценности орденов и заслуг, благодаря которым они могут быть получены, — Барятинский смотрел на меня хмуро, исподлобья. — А что теперь скажешь? Заслужил ты германскую Корону?
— Верно, если ты такой принципиальный, то почему не отказался от награды? — вторил ему Козлов.
— Надо будет, откажусь. И вообще, господа, вам не кажется, что вы ко мне неровно дышите и слишком много времени уделяете моей скромной персоне? — я перед ними не тушевался, но понимал, что в их словах есть доля правды. А что тут можно сказать? Ведь именно такими способами царедворцы получают большую часть орденов и титулов. Здесь не так важны твои способности и настоящие заслуги, главное оказаться в нужном месте в нужное время и сделать что-то, что придется по сердцу королю или императору. Естественно, подобное мне не нравилось. Но душу перед Барятинским и Козловым открывать я не собирался.
Мне нравилось общаться с новыми людьми, вникать в тонкости дипломатии и расширять собственные горизонты, но нахождение на постоянной основе рядом с «салонными» офицерами особой радости не добавляло. И я знал настоящую цену боевым наградам. Когда офицер участвует в сражении, когда вокруг него умирают товарищи, да и сам он может погибнуть, вот тогда твоя награда буквально выстрадана потом и кровью, ей нет цены. Ты носишь ее гордо, осознавая, что получил за дело, и что она является зримым напоминанием о жизни, которая проходит не совсем бесполезно. Но есть и другие награды, полученные за вовремя сказанную удачную шутку, за красивый жест или за сведенную к ничьей шахматную партию. Меня от подобного воротило.