— Но почему нам, гражданам России никто ни о чем не сказал? — вскрикнул сиплый.
— А кто ты такой, гражданин, чтобы тебе о чем–то говорить? — горько усмехнулся парень. — Для тех, кто наверху у власти окопался и к денежным потокам присосался, мы все вместе взятые, просто быдло, которому можно крутить по зомбоящику тупые «смехопанорамы» и давать возможность употреблять легкие наркотики. Кто сообразил, что к чему и попытался шум поднять, того или купили, или прибили в темном углу. А для остальных программа простая. Люди работают, а что производят, не знают. Куда летят корабли, не понимают, и верят тому, что это экспедиции на Марс. Да и некогда «простому человеку» на звезды смотреть. По телеку очередное ток–шоу идет, а поп–звезда себе новые сиськи нарастила. Это ведь более важно. Так вот и получилось, что обслугу, верных холопов, ядерное оружие и ценности властьимущие с собой забрали, заводы демонтировали, а нас, народы планеты Земля, все двенадцать миллиардов, бросили на убитой планете и теперь отбирают как племенной скот. Позволяет тебе здоровье на урановых рудниках пахать или господину прислуживать, добро пожаловать на борт спасательного транспорта, а имеешь дефект или рожей не вышел, так и нет никакого смысла тебя в космос тянуть, и ресурсы на такого человека тратить.
— Да уж. Вот так живешь как все, работаешь на заводе, получаешь зарплату и детей растишь, а потом вдруг узнаешь, что ты никто и зовут тебя никак, — сиплый порылся в карманах, ничего не нашел и окликнул собравшихся под брезентом людей: — Ну, чего, есть еще у кого, что спалить можно?
Беженцы нехотя зашевелились и в костер полетели куски пластика, поломанная игрушка одного из детей и кусок чьей–то одежды. Пламя вновь начало пожирать топливо, и мужик, протянув из под плаща руку в направлении бывшего охранника, представился:
— Юра Тарасов.
— Миша Ветров, — пожимая шершавую ладонь сиплого, ответил парень.
— И чего теперь будет, Миха? — спросил Тарасов. — Ты ведь по любому, не зря сидишь, и на что–то надеешься?
— Надеюсь, — согласился Ветров. — Кораблей на космодроме семь штук, и сдается мне, что больше колониальных транспортов не будет, а значит, на всех мест не хватит. В каждый транспорт вмещается тридцать тысяч человек под завязку, а нас здесь, вокруг «Элтона Джона», около двух миллионов и с каждым часом людей все больше и больше. Есть думка, что вот–вот начнется отбор самых лучших рабов и слуг для высшей касты, и может быть, мы попадем в их число.
— А если не попадем?
— В таком случае здесь останемся, и будем пытаться прожить последние деньки так, чтобы хотя бы умереть как люди.
— И какой смысл жить рабом?
— Человек всегда надеется на лучшее, и я считаю, что монополия Дженкинса и его товарищей на космос долго не продлится. Всегда найдется кто–то, кто пожелает жить по своим правилам и сможет отбиться от стаи хищников. Надо надеяться и верить, а больше ничего и не остается.
Ветров замолчал, Тарасов вопросов больше не задавал, а все остальные беженцы впали в некую прострацию. Рваный брезент над их головами хлопал под напором ветра, костер прогорел и затух, и только два десятка сутулых фигур завернутых в полиэтиленовые плащи, время от времени зябко ежились и ждали сигнала с КПП космодрома.
Прошел час, и такой сигнал был дан. Протяжный вой сирены разнесся по всем окрестностям и десятки тысяч людей, вылезая из своих укрытий, направились к ближайшему к ним контрольно–пропускному пункту. Километровые очереди выстраивались перед широкими металлическими воротами. Под прицелом танковых пулеметов и автоматчиков беженцы быстро проходили на территорию «Элтона Джона». Большая часть из желающих попасть на борт колониального транспорта заворачивалась обратно еще в отстойнике, где людей пропускали через медицинский биосканер. А вот Ветрову, Тарасову и двум молодым девушкам из их группы повезло. Бывший охранник обладал крепким здоровьем и имел корпоративный паспорт, хоть и просроченный, но все же официальный документ. Тарасов, не смотря на свои сорок лет, оказался неплохим слесарем, то есть ценным кадром. Что касается девушек, то молодые и здоровые женщины нужны любому обществу.
Спустя час, пройдя дезинфекцию и сменив свои одежды на серые одинаковые робы, все четверо присоединились к тридцати тысячам таких же счастливцев, как и они сами. Лишенные любых личных вещей, и имеющие при себе только новенькие корпоративные паспорта, беженцы поднялись на борт колониального транспорта. Повинуясь командам корабельных матросов, они заняли свои места, узкие противоперегрузочные пеналы на одного человека. По внутренней корабельной связи прозвучали команды капитана межзвездного корабля о необходимости соблюдать спокойствие и пристегнуться, а затем, легкий толчок, тяжесть во всем теле, не очень сильная перегрузка и невесомость.
Очередной корабль покинул матушку Землю. Он оставил позади себя слезы, горе, болезни и умирающую планету, вышел в открытый космос и перешел в гиперпространство. Курс: звездная система Альфа Центавра, звезда Центавра А, планета Альбертина, расстояние 4.37 световых лет, время полета трое суток.
Надежда согревала сердца и души людей, но до места назначения, колониальный транспорт DF-57, построенный в большой спешке и с нарушениями технических регламентов, так и не долетел. Служба Космического Контроля корпорации «Спасение» ждала его ровно месяц, но звездолет так и не появился. Транспорт, как и некоторые другие пропавшие в гиперпространстве корабли, списали в расход, а вся документация на DF-57 была передана в архив.
Центральная Корпоративная Лига. Планета Альбертина. 2925 год.
Альфред Дженкинс-9 был не в духе. Сегодня его разбудили как никогда рано, а все потому, что был День Совета. Это мероприятие проводилось каждый первый день нового месяца по календарю Альбертины, и Дженкинс, был обязан присутствовать на нем в обязательном порядке.
«Гребаный Совет. Как же мне скучно», — подумал правитель ЦКЛ и потомственный президент корпорации «Спасение», которая за почти восемьсот лет после того, как человечество покинуло прародину, трансформировалось в Центральную Корпоративную Лигу.
— Господин, вы уже встали? — в приоткрытую дверь огромной спальни, не спрашивая разрешения войти, проскользнула Бобби, совершенно голая гибкая и красивая девушка с полными губами, высокой грудью и толерантным темно–коричневым оттенком кожи.
Кого–нибудь другого, за такую наглость глава ЦКЛ приказал казнить, но Бобби была его секретарем, любовницей и фавориткой, а потому ей многое прощалось. И как это часто с ним случалось, когда она была рядом, настроение Дженкинса заметно улучшилось, и сев на шикарную кровать из слоновой кости, он улыбнулся и произнес:
— Конечно, встал.
— Вам помочь одеться?
— Разумеется.
— Что принести?
— Строгий черный костюм из тех, что мы на прошлой неделе в Новом Лондоне купили.
— Фи-и, — поморщилась Бобби, — как это старомодно.
— Глупышка, — Дженкинс встал, — это классика: ручная работа, натуральный хлопок, шерсть и лен. Синтетика и яркие тряпки для низших слоев общества и простолюдинов, не имеющих никакого понятия о вкусе, а хозяин всегда официален и одет в одежду самого наилучшего качества согласно традициям прошлого.
Сказав это, глава ЦКЛ подошел к стене и посмотрел на себя в старинное зеркало, которое досталось ему по наследству от первого Дженкинса, легендарного человека спасшего человечество от вымирания. Увиденным, он остался доволен. Подтянутый тридцатилетний мужчина, рельефная мускулатура, молочно–белая специально осветленная кожа, мужественное лицо, еще в далеком детстве подправленное самыми лучшими пластическими хирургами, ровный правильный нос и модный в этом сезоне среди высшей корпоративной верхушки волевой и немного раздвоенный подбородок.