Когда Демарец закрыл за собой дверь в комнату Мари и стал спускаться с лестницы, он с удивлением увидел шевалье де Мобрея, стоящего в большой гостиной. В настоящий момент он ненавидел его сильнее, чем обычно, но на этот раз слуга был почти уверен, что смог одержать победу над своим врагом.
Он почти сразу совершенно забыл о своих недавних переживаниях и внимательно посмотрел на свою жертву. Пока она выглядела довольно прилично, но, наверняка, не надолго, пока Мари не займется его судьбой. С каким удовольствием он расскажет об этом майору!
Наконец, он добрался до последней ступеньки и из чувства самосохранения хотел было свернуть под лестницу и выйти во двор. Однако в это время шевалье, который, казалось, его не заметил, а поигрывал внушительного размера плетью, отделанной в верхней части полосками зеленой кожи, повернулся в его сторону и позвал:
— Эй! Демарец! Послушай! А ну-ка, дружище, подойди сюда!
Слуга остановился. Он не осмеливался смотреть прямо в лицо своему врагу, но решил подождать, пока тот объяснит причину своего желания видеть его.
Реджинальд стал медленно приближаться к нему.
— Слушай, парень, — улыбаясь проговорил он медоточивым голосом. — Я оставил там на дороге свою лошадь. Не пойму: то ли она сломала себе ногу или чем-то поранилась, но я не смог заставить ее сделать ни шагу. Там она и осталась в траве на обочине. Но я думаю, что это из-за дурного характера. Идем со мной! Здесь у меня есть кое-что в качестве медицинского средства…
— Господин шевалье, я следую за вами, — ответил слуга.
Оба быстро вышли, подошли к изгороди и уже через несколько минут оказались на повороте дороги.
Демарец стал глазами искать раненую лошадь, о которой говорил шевалье. Но долго предаваться этому занятию ему не пришлось. Внезапно он ощутил на лице боль страшной силы. Он поднес к глазам руки и увидел на них кровь. Тут он понял, что получил удар бичом, который служил на плантации для усмирения беспорядков среди рабов. От боли и злости он громко закричал. Но сделать ничего не мог. Опытная рука наносила один за другим удары по лицу, рукам, телу. При каждом ударе он испускал крики и вопли, но шевалье не останавливался. Шевалье забавлялся, глядя, как несчастный корчился и стонал. И чем выше и чаще подпрыгивал Демарец, чем сильнее вздрагивал и стонал, тем веселее смеялся Мобрей.
Реджинальд остановился только тогда, когда Демарец, потеряв последние силы, упал на землю и запросил пощады.
— Вот так у нас, — объяснил шевалье, — поступают со шпионами. После этого они становятся, как шёлковые. Но если такое еще раз повторится, то я отрежу тебе оба уха и вдобавок свяжу, а к заднице привешу хороший заряд пороха с горящим фитилем… А теперь отправляйся к Жюли, которая тоже хочет тебе что-то сказать, и пусть она смажет раны, чтобы они не загноились…
Глава 8
Неудача сентиментального дипломата
Шевалье де Мобрей бросил Демареца на дороге и вернулся в замок. Он не спешил, но от волнения его руки и ноги сильно дрожали. Его гнев несколько уменьшился, и теперь он с большим удовольствием думал о том наказании, которому он подверг слугу, надоевшего ему уже очень давно своими бесконечными подглядываниями и интриганством. Этот лунатик не скоро осмелится взяться за старое!
Оставалось исправить только то, что он испортил в своих отношениях с Мари, но для этого ему надо было ее увидеть.
Войдя во двор, Реджинальд спросил себя, что было лучше: подождать, пока генеральша станет намекать на те сведения, которые она получила от слуги, или самому пойти навстречу опасности?
Он позвал Квинкву и вернул ему бич. Затем он вошел в дом и направился к столику, на котором постоянно находились полная бутылка французского вина, стаканы и все остальное, налил себе и с удовольствием выпил.
Ему портило настроение отнюдь не то, что Мари узнала о его связи с Луизой (он это предвидел, поскольку волей-неволей, но генеральше все равно пришлось бы узнать об этом, а случай просто помог), а то, что Мари сама узнала, без предварительной подготовки. Это заставляло его принимать решения как можно скорее и сочинять приемлемую версию для Мари.
Он бы предпочел сам обо всем рассказать ей со свойственным только ему одному цинизмом, которому не могло противостоять никакое здравое чувство, тем более если при этом он разыграет талантливую любовную комедию, используя все свое природное обаяние и опыт соблазнителя.