Мобрей заметил, что Мерри Рулз смотрит на него с нескрываемым удивлением, поэтому заключил с весьма скромным видом:
— Прошу прощения, что говорю про себя в таком тоне, но сегодня утром мадам дю Парке хотела подписать приказ о моем назначении членом Высшего Совета…
— Примите мои поздравления, шевалье, — равнодушно ответил майор.
Потом он какое-то время посидел молча и сказал:
— Мадам генеральша сообщила мне о своем намерении назначить вас советником, что входит в ее компетенцию. Она спросила, станут ли другие члены Совета возражать против вашего назначения в силу того, что вы иностранец? Я ей сразу же ответил, что лично я считаю ее выбор весьма удачным, что вы проявили себя в различных обстоятельствах, что вас с островом связывает очень многое; все помнят, что это благодаря вам колонисты узнали секрет отбеливания сахара.
В знак благодарности Реджинальд слегка склонил голову. В этих словах он узнал один из аргументов, которые Мари приготовила для майора, когда начнет говорить в его пользу; он не нашел ничего особенного в том, что Мерри Рулз так легко и изящно лгал, потому что это было свойственно и его собственной природе.
— Я буду счастлив видеть вас среди членов Совета, — закончил Рулз.
— Во всяком случае, — подхватил его намек Реджинальд, — если в ближайшую сессию мы начнем заниматься вопросом капитана Байярделя, то с моей стороны ему не следует ждать ни малейшего снисхождения, если, конечно, налицо будет факт измены. Как раз предательство я ненавижу больше всего на свете, я считаю его абсолютно непростительным преступлением, которое заслуживает самого строгого наказания.
— Таково и мое мнение.
Мобрей потер руки, слегка кашлянул и поднялся. Он не стал вступать с майором в тот самый пресловутый словесный бой, а выбрал политику осторожности и дипломатической гибкости, что придало их беседе вполне интимный характер: на него уже не распространялся обычный этикет, он прекращался как бы в друга, который разделяет точку зрения своего собеседника.
— По моему мнению, — заявил он, — насколько мне известна эта история с «Быком» и «Святым Лораном», а особенно после того, что я узнал от мадам генеральши, виновность Байярделя не вызывает у меня никаких сомнений. Но, послушайте! — горячо воскликнул он, — вот перед нами капитан, от которого зависит не только судьба сотен колонистов, но и процветание и жизнь целого острова. Ведь без ощущения чувства безопасности наши колонисты никогда не станут работать и, естественно, все быстро уедут отсюда, тогда как генеральше с таким трудом удалось уговорить их переселиться на остров и устроиться на Мартинике, — и вот, я повторяю, этот человек, который то ли по досадной ошибке, то ли из-за того, что не захотел связываться с флибустьерами, среди которых у него есть друзья, находит возможным бросить на произвол судьбы судно, которое по-настоящему терпит бедствие! Это судно является собственностью всех жителей острова. Именно они заплатили свои деньги как за само судно, так и за его вооружение. А сам он после легкой прогулки до Кей-де-Фер возвращается цел и невредим, потеряв лишь несколько человек команды, но потерпев при этом сокрушительное поражение!
— После того, как он нашел своего приятеля, Лефора, — вы этого еще не знаете, — уточнил майор. — Да, да, своего друга Лефора, этого разбойника, пирата, с которым он договорился, словно какой-нибудь жулик с ярмарки, и даже попросил его помощи для того, чтобы другой разбойник, Ля Шапелль, вернул свободу «Святому Лорану» и его команде!
— Черт побери! Но ведь это означает связь с неприятелем!
— Совершенно верно!
— И капитан Байярдель признался в этом?
— Он сам мне все рассказал, в этом кабинете! Я своими собственными ушами слышал, как он признавался в предательстве. Потом я приказал ему изложить эти же факты в рапорте…
Реджинальд в волнении топнул ногой об пол:
— Тогда в чем дело? Вовсе не надо собирать целый Совет, чтобы решить судьбу этого человека! Высшему Совету есть чем заняться, кроме как предавать позору этого типа! Его необходимо немедленно заковать в кандалы! Оставить его под домашним арестом может с нашей стороны означать потворство такому преступлению, как предательство!
— Я не хотел сам ничего решать, — покорно ответил Мерри Рулз, — мне было известно, что мадам генеральша испытывает к этому человеку определенную приязнь в силу его прошлых заслуг перед нею…
— Если мадам дю Парке считает, что чем-то ему обязана, она непременно вмешается, но я постараюсь внушить ей, что он не заслуживает ни малейшего снисхождения!