— Поскольку наши мнения по данному вопросу совпали, — заключил Рулз, — и вы ручаетесь за личные чувства мадам генеральши, то я прикажу заковать капитана Байярделя в кандалы сразу после того, как он подаст мне свой рапорт.
— Не надо тянуть с этим… А вы подумали о кандидате на его место?
— Конечно. Командор де Лубьер кажется мне вполне подходящим человеком, чтобы заменить Байярделя. Это отличный офицер, воспитанный в лучшем воинском духе!
— Надеюсь, что он приведет нас к победе. Она нам крайне необходима, майор. Я надеюсь, что вы меня прекрасно понимаете. Все мы, а особенно мадам генеральша, очень нуждаемся в победе над флибустьерами и над дикарями… В современных условиях престиж мадам генеральши, а также ваш собственный и всех остальных советников требует того, чтобы победа была как можно крупнее и значительнее…
— Вы совершенно правы, шевалье, — ответил Мерри Рулз. — На море нам сейчас будет трудно что-либо предпринимать, учитывая состояние наших судов береговой охраны, а вот с дикарями вполне можно попробовать! Тем более, что на территории варварской страны мы сможем в результате получить неплохие земли, что обрадует многих колонистов!
Реджинальд одобрил это предложение наклоном головы, который одновременно мог означать, что майор в его лице получил долгожданного союзника.
В Горном замке Мари ожидала возвращения шевалье. С помощью лорнета она могла видеть в бухте «Святого Лорана», который стоял неподалеку от «Быка» и «Девы из порта удачи», и говорила себе, что наконец-то узнает во всех деталях историю, приключившуюся на Мари-Галант.
С самого утра она корила себя за то, что не уступила шевалье, когда он предлагал ей привезти Байярделя. Но тогда она испытывала по отношению к Реджинальду некоторое недовольство и не могла показывать ему свою слабость. Зато потом она все-таки помирилась с ним. Разве она его не простила?
Все из-за того, что он напомнил ей о ребенке… Однако теперь она не была вполне уверена, что причина примирения заключалась именно в этом. Нет, она не могла лишить себя одновременно и присутствия и советов шевалье. Они были связаны не только плотски, что само по себе значило много, но и ее полной неспособностью самой принимать решения, не посоветовавшись предварительно с шотландцем.
Глядя из окна на дорогу, по которой должен был вернуться Реджинальд, она чистосердечно признавалась себе в своих слабостях. Она видела себя именно в таком свете, со всеми своими амбициями, и вспоминала, какой она была сильной в присутствии генерала. Отчего же Реджинальд сделался вдруг для нее таким необходимым? Любила ли она его? В этом она не была уверена, но ее тело требовало его, требовало страстно, и в итоге она согласилась на дележ!
Она подумала о Луизе де Франсийон и спросила себя: потому ли она так ненавидела ее, что Луиза и она имели общего любовника? В глубине души она давала отрицательный ответ. Небольшой удар по честолюбию заставил ее какое-то время помучиться, но она не чувствовала ни малейшего отвращения, когда ее обнимали руки Реджинальда, те самые, которые только час назад ласкали Луизу. В долгие часы любви она об этом совершенно не думала. Этой самой ночью она так полно принадлежала своему любовнику и думала, что с ним происходило то же самое, что никакая мысль о Луизе не приходила ей в голову.
Она говорила себе, что сорок лет являются определенной гранью, за которой чувства любого человека, а особенно женщины, претерпевают удивительные изменения. Она сама была наиболее чувствительна к ним, потому что к любви ее пробудил бессильный в этом смысле Сент-Андре, а лучшее, что в ней было, она старалась сохранить для мужа даже тогда, когда поддалась на отталкивающий соблазн негра Квинквы, когда отдалась Лефору, чтобы окончательно его к себе привязать, даже во время связи с Жильбером Дотремоном, ласки которого до странности напоминали ей любовь прекрасного шотландца.
А теперь она согласилась на дележ этого шотландца со своей кузиной, и ей мерещилось, что Реджинальд стал ей еще дороже. Она напрасно доискивалась причины. Мари оставалась все такой же красивой, волнующей, намного более привлекательной, чем ее кузина, несмотря на то, что та была моложе. Ее любовь была основана на притязании исключительного обладания Реджинальдом. Однако теперь, когда все полностью выяснилось, ей было не так уж неприятно, что Луиза тоже получила свою часть любви. Может быть, это было потому, что она была уверена, что Реджинальд любил только ее одну? Или из-за того, что она находила в сложившейся ситуации какую-то остроту, изюминку, своего рода легкое извращение? Но ничего представить себе более ясно она не могла…