— Самое лучшее — это принять их так, чтобы у них раз и навсегда отпало желание возвращаться сюда. Я вижу, вас это очень удивляет? Я считал вас более понятливой. Ведь теперь, когда в этом доме не будет больше генерала, обладающего такой властью и силой воли, могу поспорить, сюда будут приходить только за тем, чтобы поухаживать за мадам дю Парке. И если мадам кому-нибудь уступит, есть возможность, что однажды она заметит, что пригрела в своем доме одних лишь змей.
— Как бы то ни было, — возразила Жюли с апломбом, — но сейчас хоронят нашего бедного генерала, и я не могу оставить дом. Однако я догадываюсь о ваших намерениях. Не могли бы вы потерпеть до вечера?
Он улыбнулся, вспомнив о свидании в ее комнате. Значит, она не забыла его? Несмотря на то, что сердита на него, она все-таки ухитрится прийти к нему на свидание.
— Если бы вы оставались, как и прежде, моей милой подружкой, вы бы не отказались прогуляться со мной на природе. Мне ведь столько нужно вам сказать. Но с того момента, как этот олух-слуга стал подсматривать в мою замочную скважину, я стал подозрителен и остерегаюсь говорить здесь.
— У нас с вами еще будет много времени для этого, шевалье, поверьте мне. Но вы должны понять, что сегодня у меня слишком много дел в доме, чтобы терять время на пустяки.
Реджинальд почувствовал легкий укол, однако он понимал всю серьезность ситуации. Он понял, что Жюли была крепким орешком, и отступился. Он глубоко вздохнул и сказал:
— Мне кажется, я начинаю ненавидеть этого Демареца. Как этот негодяй смеет следить за мной?! Кстати, мне бы хотелось узнать одну вещь. Я заметил что он плохо говорит на своем родном французском языке.
— Ну конечно. Ему приходится говорить на другом языке, на котором здесь все говорят.
— Ах вот как? И что же это за язык? — спросил заинтересованно Реджинальд.
Она потянула время, посмеиваясь, а потом ответила:
— Креольский!
Креольский язык был настоящей тарабарщиной, содержащей французские или, скорее всего, нормандские слова, затем пикардийские, гасконские, иногда бретонские, деформированные вдобавок ужасным произношением черных рабов. Они изобрели с виду облегченный синтаксис, который был на самом деле очень сложным, как, впрочем, и их перевернутые мозги.
— Вы разве совсем не понимаете его, шевалье? — игриво спросила Жюли, довольная тем, что уличила его в беспомощности.
В ответ Реджинальд улыбнулся:
— Ошибаетесь, моя красавица. Отлично понимаю. Не забывайте, что я давно живу на этих островах.
И преднамеренно выгнув свою мощную грудь, обтянутую цветастым жилетом, он внезапно произнес на чистом креольском наречии, посмеиваясь про себя:
— Когда женщина бежит на небольшое расстояние, она поддерживает сиси руками, а когда на большое, она отпускает их.
— О, шевалье! — рассмеялась Жюли, притворившись, что возмущена, потому что на самом деле она все отлично поняла и подумала, что это касается ее лично. — О, шевалье, значит, вы для этого приглашаете меня на прогулку?
Смеясь, он отрицательно покачал головой. Он был доволен, что во всем разобрался. Значит, Демарец не был ни у кого на службе и не являлся шпионом. Да и кому бы могло прийти в голову в чем-то подозревать Реджинальда, заставив следить за ним такую дубину, как этот слуга?
Мобрей пытался убедить себя в том, что его опасения были напрасны. Демарец был слишком туп и ограничен, чтобы работать шпионом.
— Вы не знаете, Жюли, — спросил он как бы невзначай, — чем занимался Демарец до своего приезда на Мартинику?
— Знаю. Он был слугой в семье дю Парке. Кажется, у мадам Миромениль.
Он с облегчением почувствовал, как улетучиваются его последние опасения и сомнения. Но как бы то ни было, шпион Демарец или нет, он при первом же случае свое получит. Реджинальд подождет того момента, когда Демарец снова задержится у дверей его комнаты, и тогда слуге не сдобровать.
— Милая Жюли, — принялся за свое Реджинальд, — раз уж вы не хотите прогуляться со мной в окрестностях, то хотя бы поцелуйте меня, как целуются влюбленные после ссоры.
Она лукаво улыбнулась и внезапно спросила:
— Шевалье, а что, ваша лошадь по-прежнему хромает?
— К чему этот вопрос?
— Да так. Просто я вспомнила одну поездку с вами и лошадь, которая хромала. Вы даже часто останавливались, чтобы дать ей время передохнуть.
Он сразу вспомнил свой первый приезд на Мартинику. Особенно тот момент, когда после бурно проведенной ночи в объятиях Мари, он встретил служанку Жюли и сразу же почувствовал к ней вожделение.
Он хитро улыбнулся. Она даже не догадывалась о его намерениях, когда он схватил ее за оба запястья и попытался поцеловать.