— И вы за этим наблюдали с террасы? — спросил Рулз, враз разочарованный.
— Да, господин майор. Я подождал, пока свет в его комнате будет погашен. В этот момент Жюли была уже там с ним. А теперь, когда свечи погашены, Жюли не вернулась в свою комнату. Черт бы побрал этого шотландца!
Мерри Рулз начал терять терпение. Любовные неудачи слуги ничуть не волновали его. Он надеялся узнать о Мобрее что-нибудь еще и уже собирался попросить Демареца пойти разбудить Мари, как ему в голову пришла внезапная мысль. Он окинул оценивающим взглядом ссутуленную фигуру слуги и, положив ему руку на плечо, сказал:
— Я думаю, Демарец, что ваши подозрения не лишены оснований. Не вы единственный, кто не доверяет ему, как вы говорите, англичанину. И правильно делаете, что следите за ним. Продолжайте! При необходимости приходите ко мне рассказать, что вам покажется компрометирующим или подозрительным в его поведении. Вы уже получили кошель. Отныне всякий раз, как вы мне дадите интересные сведения о нем, будете получать еще. Это может оказаться для вас не только способом отомстить этому человеку, соблазнившему вашу Жюли, но и раз и навсегда избавиться от его присутствия.
Демарец сделал движение, словно хотел броситься на колени в знак признательности. Но что-то удержало его. Однако, исполненный благодарности, он воскликнул:
— О, господин майор! Вы можете рассчитывать на меня. С этого момента я не выпущу его из поля моего зрения. Я буду следить за ним днем и ночью. А ночью я вижу, как кот. Можете довериться мне.
— Очень хорошо, парень. А теперь ступайте и предупредите мадам дю Парке, что у меня для нее есть важное сообщение.
— Идите за мной, господин майор.
Демарецу потребовалось немало времени, чтобы зажечь канделябры. Этот человек, с виду такой увалень и нерасторопный, был настолько соблазнен предложением майора, что оставил ему свечу и попросил подождать в салоне.
Медленно, бесшумно, кошачьим шагом он поднялся по высокой лестнице, ведущей в комнату Мари и тихонько постучал в дверь.
Сидя внизу, Мерри Рулз видел тень слуги, деформированную и размноженную светом свечей. До него донесся короткий разговор. Через дверь разбуженная Мари требовала объяснений. Он услышал, как Демарец ответил ей:
— Майор, мадам… Да! Он говорит, что это очень важно…
После томительно долгих минут тишины Демарец спустился и, подойдя к Рулзу, объявил:
— Мадам крайне удивлена. Она не хотела вставать, потому что очень устала. Но я настоял, и она примет вас через несколько минут…
Майор поблагодарил его взглядом и уселся в кресло.
Демарец удалился на несколько шагов, чтобы пойти к себе в комнату. Однако он отошел недалеко. Словно спохватившись, он вернулся к майору своим размеренным шагом и заговорщическим тоном, наведшим Рулза на мысль, что он внезапно нашел себе друга, на которого можно положиться до самой смерти, добавил:
— Этот англичанин, господин майор, до добра не доведет! Смею заверить вас, что этот тип приносит несчастье и вредит всем, кто имеет с ним дело. Вы можете положиться на меня, я не буду знать отдыха до тех пор, пока его не повесят!
С этими словами он удалился так же тихо, как и появился.
У Мерри Рулза были все основания быть довольным собой. Он подумал, что непредвиденная встреча со слугой является для него счастливым предзнаменованием и что его приезд к Мари принесет ему удачу.
Ему не пришлось долго ждать. Генеральша, удивленная столь поздним визитом человека, о котором она, без сомнения, постоянно думала, но который вряд ли должен был прийти первым, быстро накинула на себя легкое платье. Мари провела несколько раз гребнем по волосам, немного подкрасилась, чтобы лицо не казалось таким бледным. Бросив последний взгляд в зеркало, она осталась довольной своим видом. Она была готова к приему гостя. Однако, пока она совершала свой туалет, ее не покидала мысль, а не ошибся ли Демарец, и был ли этот человек, ожидающий ее в салоне, действительно Мерри Рулзом?
Ее одолевали сомнения. Будучи свидетельницей последних событий, которым она положила конец, Мари спрашивала себя, не стал ли Святой Петр, в свою очередь, театром жестоких событий, похожих на те, которые были спровоцированы Байярделем. Не зрел ли на Мартинике бунт на следующий день после смерти человека, которому удавалось поддерживать мир на острове? С некоторых пор головы многих были чрезвычайно разгорячены.