– Немчинов? Да. Было за что.
– Надо думать.
– В вас тоже все влюбляются?
– Само собой, – равнодушно сказала Даша.
Не хочет говорить со мной, с обидой подумал Сторожев. Почему? Она же ничего обо мне не знает. Но в этом и дело: трудно говорить с человеком, которого не знаешь. На профессию свою намекнуть хотя бы. Сказать: вижу как специалист – вы умная и амбициозная девушка. Она спросит: специалист в какой области? Он скажет: психолог, аналитик. И добавит: вижу людей насквозь. Хотите, все о вас расскажу? Она, конечно, заинтересуется: все любят о себе послушать или прочесть – отсюда такая повальная страсть к тестам и гороскопам. Он будет врать, что в голову придет, Даша начнет оспаривать, смеяться, так оно и пойдет.
– Вижу как специалист, вы умная и амбициозная девушка, – сказал Сторожев.
– Да, наверно, – ответила Даша.
И всё. Диалог окончен. Интересно, это ее обычная манера или она барышня строгих правил и замыкается при первом же намеке на флирт?
Но куда барышня строгих правил едет на ночь глядя?
Сторожев посмотрел на Дашу, усмехнулся – так, чтобы она заметила, и сказал:
– Видимо, вы хорошо себя контролируете. Любите владеть ситуацией.
Даша пожала плечами, ничего не ответила.
Сторожев раздражался все больше: еще ничего толком не началось, а уже произошло что-то глупое, неловкое. Он выглядит человеком, изо всех сил навязывающимся на беседу о личном и задушевном, она может это истолковать по-своему.
И пусть истолковывает, подумал он. Плевать.
И сказал:
– Самоконтроль – опасная штука. Может развиться в болезнь.
– Может быть.
– Хотите, расскажу, как это бывает?
– Не очень, если честно.
– А я все-таки расскажу. Можете не слушать. Считайте, что я говорю сам с собой.
И Сторожев взял да и рассказал этой почти незнакомой девушке свою самую заветную историю. О том моменте, когда – он это ясно понимает – жизнь его стала другой.
Произошло это очень давно, в детстве. Родители Валеры позвали гостей, людей, как и они сами, интеллигентных. Сидели, выпивали, закусывали, скромно спели что-то – не из телевизора, а то, что распространялось на пластинках сделанных из рентгеновских снимков. Потом один из друзей начал что-то рассказывать. Валера в общих чертах помнит: про какого-то начальника. Тот рассказчику нахамил, а он ему смело ответил. Валера, свернувшийся в кресле, никем не замечаемый, слушал и вдруг понял, что этот человек врет. По интонации, по глазам понял. А потом увидел, что отец отворачивается и сдерживает улыбку, а мама слишком увлеклась раскладыванием салата, покраснев, она всегда краснела, когда другие делали что-то не то. Значит, и родители понимают, что рассказчик врет? Значит, сделал вывод Валера, я такой же умный, как и они?
Он – как очнулся. Начал слушать взрослых. Присматриваться к ним. И очень часто понимал, что видит их лукавство, уклончивость, часто прямое вранье, рассчитанное на то, что дети не понимают. И дети в большинстве своем действительно не понимали, а Валера – понимал. Именно тогда он повзрослел – навсегда. Сверстники играли, учились, фантазировали, Валера тоже занимался этим, но больше всего его увлекал процесс наблюдения над своим умом. Он наслаждался тем, насколько хорошо понимает других и себя, и не заметил, когда это стало почти болезнью.
– Как это? – спросила Даша. (Слушала, кстати, сначала рассеянно, а потом довольно внимательно.)
– Ну… Подотчетность такая самому себе. Самонаблюдение. Я сказал, я сделал, я подумал. Невозможность отцепиться от этого проклятого «я»! Я-болезнь, так это можно назвать.
Даша сказала:
– Наверно, этой болезнью все болеют.
– В разной степени. Многие, особенно так называемые простые люди, они даже совсем ее не замечают. Ну вот тут, – Сторожев кивнул на забор с закрытыми воротами, мимо которого они проезжали, там днем кипел и бурлил загородный автомобильный рынок. – Человек здесь работает, продает детали, машины. Он об этом думает. Побольше деталей и машин продать, побольше денег получить, семью накормить, дом построить. Я завидую людям, у которых постоянно какая-нибудь житейщина. Конкретные цели.
– Понимаю. Или большое дело.
– Согласен. Это тоже самозабвение. Наука, открытия какие-нибудь. Война. Творчество. Альпинизм. Или просто работа с утра до ночи. Люди спасаются от себя, кто как умеет. Я тоже много работаю, но не помогает. Были такие стихи: о тебе хочу думать – думаю о тебе, о тебе не хочу думать – думаю о тебе, о другой хочу думать – думаю о тебе, ни о ком не хочу думать – думаю о тебе!
– Красиво. Это чьи?
– Не помню[4]. Главное: если заменить «о тебе» на «о себе», получим мою клиническую картину. То есть – о чем ни думаю, думаю о себе. Странно, что я не запойный алкоголик. Многие мои клиенты, особенно из сильно образованных, пьют, именно чтобы отдохнуть от своего «я».