Евлампий Харлампиевич был доволен. Все-таки, когда долго сидишь на одном месте, пусть даже это большой город, неизбежно становишься провинциалом, чей гусиный кругозор ограничен автомобилями да воробьями.
– …Карлито! Карлито, мальчик мой! Вы тут не видели пуделя? – Маленькая старушка, сама похожая на серенького пуделька, выскочила в открытую дверь вагонного тамбура.
– В-видел. – Толстый мужчина в майке и спортивных штанах держался за ручку широко распахнутой межвагонной двери, словно боялся упасть, и с выражением полного обалдения на лице неотрывно глядел назад, в сторону тамбура. – Мимо меня прошмыгнул. На нем еще два хомяка ехали.
– Это не смешно! – пискнула старушка. – У меня пудель исчез, а вы со своими дурацкими шутками!
– А я вовсе не шучу, – обалдело ответил мужчина. – Хомяки сверху, два попугая по бокам… Какие тут шутки?!
– …Ой, глядите, глядите! – В отличие от полупустых купейных вагонов плацкартный был набит под завязку. И сейчас со всех полок свешивались головы: пассажиры в полном изумлении уставились на шествующую через проход процессию.
Сперва пронеслись два попугая. Следом с королевской важностью выступал громадный белый гусь. За ним бойко постукивал коготками пуделек, на спине которого гордо восседали хомяки. Рядом с грацией пантеры, только маленькой, шествовала кошка. Хвост ее был высоко задран.
Животные оглядывали лежавших на полках людей, словно те были выставлены в специальном человеческом зоопарке, куда их компания явилась на воскресную прогулку. Но на середине вагона экспозиция поменялась. Вместо и вместе с людьми на полках и на полу лежали собаки. Очень разные собаки. Крохотные, как… – Евлампий Харлампиевич поглядел на метавшихся под потолком попугаев – даже не как гусиное, а как попугайское крылышко, и громадные, как девятнадцать гусей или тридцать восемь тех же попугаев… Лохматые, как плед, на котором белый гусь любил подремать дома, и даже одна до неприличия голая собачонка, мелко дрожавшая и смущенно перебиравшая лапками.
– Тяф, – тихонько сказал пуделек, останавливаясь и в растерянности приподнимая переднюю лапку. Хомяки, сидевшие на его спине, встали любопытными столбиками, кошка замерла…
Возлежавшая на вагонной полке пушистая северная лайка лениво приоткрыла один глаз… и уставилась в невесть откуда взявшуюся перед ней наглую кошачью морду. Лайка заворчала – скорее недоуменно, чем злобно. На соседней полке поджарый доберман поднял голову со скрещенных лап и воззрился на мелкое недоразумение вроде бы собачьей породы, но почему-то позволяющее каким-то грызунам гнездиться на его спине… В глазах добермана медленно разгорался зловещий красный огонек. И тут над головами собак захлопали крылья, а кошка дернула усами и чихнула прямо лайке в нос. Оскорбленная лайка запрокинула голову и разразилась частым истерическим лаем.
Евлампий Харлампиевич попятился, широко разводя крылья… Кошка выгнула спину и, топорща шерсть, угрожающе зашипела.
– Гав! – грянуло в ответ гулко, как из бочки, и из прохода между полками неспешно выступил черный ротвейлер.
Резким рывком выдергивая поводок у хозяина, вскочил доберман, лихим прыжком спорхнула с полки лайка, а из соседнего отделения выглянула квадратная морда эрдельтерьера…
– Громобой, стой! – кричали люди. – Лорд, к ноге! Кики, сидеть! – И даже: – Густав Адольф Кристиан III, сейчас же вернись обратно!
Но было уже поздно.
Глава VII
За гусем туда и обратно
– Как ты могла! – заорал Вадька, нависая над сестрой. Сбавил тон, настороженно поглядывая на стенку соседнего купе, яростно зашипел: – Зачем здесь гусь?
– Евлампий Харлампиевич не может сидеть все время на одном месте! – зашипела в ответ Катька. – Вон, родители Мурки и Кисоньки каждый год их путешествовать возят!
– Она действительно ненормальная! – наплевав на возможных слушателей, в полный голос взвыл Вадька. – Близняшек родители путешествовать возят, так она решила и своего гуся в люди вывезти! Матушка Гусыня!
– Ну, теперь-то проблемы с гусем решатся раз и навсегда, – пробормотал Сева, и в тоне его было не злорадство, а настоящее, искреннее беспокойство. – Харли пропал, а нас тренер высадит на следующей станции.
По Катькиным щекам покатились крупные слезы. Вадька прикусил губу, уставившись в неширокую щель полуприкрытой двери. Вроде по вагонному коридору кто-то ходил, вроде бы ребята какие-то пробежали, и много, но погруженный в невеселые мысли мальчишка ничего не замечал. Одно дело грозить расправиться с проклятым гусем, но совсем другое – если тот и впрямь свернет свою длинную шею. Сестра вон ревет, а близняшкам он что скажет – те Харли любят. И вообще, что за «Белый гусь» без белого гуся?