– Как карасей жарят?
– Да зачем вам возиться? Возьмите у меня творог – вот вам и ужин.
Творог мы взяли. Но и карасей решили нажарить.
– Да чего там. – Тетя Клава махнула рукой. – Почистить, выпотрошить, обвалять в муке, посолить – и плюх на сковородку, в подсолнечное масло. Только перевернуть не забудьте.
– Сковородку?
– Зачем? Рыбу. Как с одного бока зарумянится, вы ее на второй бок. А то давайте их сюда, я вам пожарю и вечером занесу.
– Не, мы сами, папе сюрприз сделаем.
Сюрприз получился…
Мы соскребли с карасей чешую, выпотрошили их, поставили на плитку сковороду. Потом насыпали прямо на стол кучку муки и кучку соли. Я обваливал карасей в муке, Алешка – в соли. И плюх на сковороду с подсолнечным маслом. А как зарумянятся – мы их на второй бок.
И все у нас получилось – вскоре в нашем хозблоке аппетитно запахло горелым маслом и жареной рыбой, а на столе стояла самая большая мамина тарелка, прикрытая крышкой самой большой кастрюли. Тут и папа подоспел. Он пришел очень довольный и очень голодный. И без очков, конечно.
– Что на ужин? – с порога спросил он. И, потирая руки, сел к столу. – Караси?
Однако крышку поднимал с опаской – он знал, что мы могли отомстить ему за его записку. Вплоть до того, чтобы насажать под крышку живых лягушек.
– Ах, молодцы, – улыбнулся папа, жадно блеснув зубами на золотистых, в корочке, карасей. – Зря я над вами подшутил. Впрочем, вам на пользу пошло.
И он выбрал самого большого карася, переложил его на тарелку и свернул ему голову.
Мы, как две хозяйки, сидели напротив и радовались.
Только рано радовались.
Папина улыбка превратилась в гримасу и скривила все его лицо.
– Вы что, ребята, – переведя дыхание, спросил он, – в морской воде их ловили?
Мы возмутились, обиделись, попробовали… Я взял все блюдо и понес его к помойному ведру.
– Не выбрасывай, – сказал Алешка, – я их котам отнесу.
Поужинали мы творогом, хотя папа и ворчал, что он творог на ночь никогда не ест, от него кошмары снятся. Как от овсянки. Между прочим, при маме он овсянку не больно-то ругает.
После ужина Алешка скормил пересоленных карасей Пал Данилычевым котам. А потом Пал Данилыч его все время спрашивал:
– Ты мне скажи, Леха, чем моих котов накормил? Они третий день ничего не жруть. Только воду в пруду лакають. Скоро поливать будет нечем.
Отужинав творогом, папа уселся за свои бумаги, а нас заставил прибраться в хозблоке и на прилегающей территории.
– А то мама приедет – в обморок упадет.
Это он справедливо заметил. Я даже удивился: мамы всего полдня нету, а без нее уже все хозяйство пришло в упадок. Всюду мусор возник, все вещи свои места потеряли – ничего не найдешь. Два раза без мамы поели, а грязной посуды уже гора выросла. Пауки все углы заплели. У папы все носовые платки кончились. У Алешки на носках дырки появились. Огород засох. Словом, началась настоящая разруха.
Но мы ее остановили упорным трудом. И когда перемыли всю посуду, разогнали всех пауков и превратили мамин любимый огород в болото, то стали изо всех сил демонстрировать папе свою усталость. Алешка даже зевать начал и глаза кулаками тереть.
– Э, – сказал папа, клюнув на наши приманки, – друзья мои, вы уже все углы посшибали. Ну-ка, в койки! Раз, два!
– Ага, – согласился Алешка, – только пройдемся перед сном. Подышим воздухом.
… Мы подкрались к Мрачному дому со стороны оврага и залегли под кустом. Было еще светло, но из оврага тянуло вечерней сыростью. На кустах и деревьях птицы готовились ко сну, чистили перышки и чирикали, переговариваясь. Задребезжала вдали противным голосом тети-Клавина коза. Позвали домой Петюню его родители. Свистнула на станции электричка. И все стало стихать.
Из Мрачного дома вышли его «охранники», все в тех же ярких трусах и темных очках. Они заперли входную дверь, сели в машину и уехали.
Что и требовалось проверить.
Мы вернулись домой. Папа все еще сидел над своими бумагами. Мы вскипятили ему чайник для кофе и забрались на чердак.
– Смотри не усни, – сказал Алешка.
– Сам не усни, – обиделся я.
– Я-то не усну, у меня еще дело. – И он, засветив свечной огарок на блюдечке, достал из-под матраса тетрадку.
– Книгу пишешь? – усмехнулся я. – Воспоминания сурового мстителя?
Алешка не ответил, задумался. А через некоторое время спросил:
– Дим, «душно» через «ч» или через «щ» пишется, я забыл?
– Через «ы», – усмехнулся я. Но все-таки подсказал.
И Алешка быстро настрочил что-то на тетрадном листке. А потом сказал:
– Помнишь, папа говорил один раз, что врага лучше всего бить его же оружием?
– Ну и что?
– Я их выживу из этого дома. Чтобы от страха навсегда свои пакости забыли. Вот, я им предупреждение написал. – И дал мне листок. – Ошибки поправь, ладно?
На листке большими буквами красным фломастером было написано:
«Душно мне, душно! Чужие люди захватили мой дом. И бродят по моим комнатам злыми тенями. Не будет вам в нем покоя. А только страх и ужас во веки веков.
Миксер Торп – привидение Мрачного дома».
– Здорово, – сказал я. – Очень угрожающе. А при чем здесь миксер?
– Какой миксер? – Алешка выхватил у меня из рук свое зловещее послание. – А, это я от волнения ошибся.
И он переправил «миксер» на «микстер», сложил листок и сунул его в карман шортов.
– Скоро полночь, – сообщил он. – Ты готов?
– Готов. – Я вздохнул. Меня опять охватили сомнения. Да и страшновато было. Не нравился мне этот дом. С его ночным воем. Вдруг и в самом деле они там какое-нибудь чудище в подвале держат. Голодное.
Ночную тишину спугнул ненормальный петух тети Клавы.
– Пора, – шепнул Алешка, и мы выбрались на волю.
В окне у папы было темно. Спит. И не знает, на какое опасное дело отправляются его родные дети.
– Надо его на всякий случай заблокировать, – сказал Алешка. – Вдруг проснется.
Я осторожно заглянул в окно. Папа спал на раскладушке лицом к стене, укрывшись с головой. И это меня удивило – он никогда так не спал, видно, устал очень.
На ступенях стояла толстая палка, которой иногда пользовался папа, когда у него побаливала раненая нога. Мы подперли ею дверь и пошли к Мрачному дому, навстречу приключениям. И привидениям.
Поселок спал. Нигде не светились окна, не хлопали двери, не звенела посуда. Только в самом крайнем доме веселилась беззаботная молодежь. И я ей позавидовал немного.
Мы молча шли уснувшей улицей, а в конце ее, у оврага, вырастал Мрачный дом. Он становился все выше и даже заслонил луну. От этого его силуэт еще больше напоминал развалины старинного замка, полного романтических и ужасных тайн.
Если сейчас там кто-то завоет, я без всяких разговоров возьму Алешку за шиворот и отведу домой, в родимый хозблок. Загоню его на чердак и до конца лета буду сидеть на лестнице. Сторожить неутомимого искателя приключений.
А неутомимый искатель беззаботно шагал впереди меня, посверкивая пятками сквозь дырки в носках…
Тут наш путь в неизведанное и опасное ненадолго прервался – его пересекли три загадочные тени с задранными хвостами.
Алешка приостановился, заботливо их пропуская, и объяснил мне:
– Мурзик, Мурка и Бакс на пруд пошли, ротанов ловить. – Мы тогда еще не знали, что они теперь будут ходить на пруд, как дикие буйволы на водопой, – дома им воды не хватало.
– Они нам тоже скоро понадобятся, – сказал Алешка вслед кошкам.
– Зачем? – удивился я. – Мышей мы вроде не завели еще.
– Узнаешь. Я операцию готовлю против Грибка. «Бременские музыканты» называется.
На секунду мне стало жаль Грибкова. Уж я-то Алешку знал. Он к врагам беспощаден. К тому же изобретателен и коварен, как индеец.
…Мрачный дом застыл, как каменная глыба. И все выше нависал над нами. Мы обошли его кругом, осторожно, бесшумно, в поисках «какой-нибудь дырки». Но все окна и входная дверь были заперты. А в подвальных окнах, на которые мы больше всего рассчитывали, появились решетки.