1969
СУДПонимая свое значенье,Но тщеславием не греша,В предварительном заключеньеУмирает во мне душа.Умирает, и нет ей делаДо кощунственного ума.Но когда ж разверзнется тело —Государственная тюрьма?Производится ли дознанье,Не дают ли ей передач, —Помогает ей жить сознанье,Что по ней есть печаль и плач,Что прекрасен многоголосыйМир зеленый и голубой…Но идут ночные допросы,Продолжается мордобой,И пора из тюрьмы телеснойЕй на волю выйти в гробу.Что решит Судия небесный?Как устроит ее судьбу?Дальше ада, но ближе раяВозвышается перевал.Кто же к мертвой душе воззвал?”Это Я по тебе, родная,Горько плакал и тосковал”.
1969
В НАЧАЛЕ ПОРЫЕсли верить молве, —Мы в начале поры безотрадной.Снег на южной траве,На засохшей лозе виноградной,На моей голове.Днем тепло и светло,Небеса поразительно сини,Но сверлит как сверлоМысль о долгой и скудной пустыне,На душе тяжело.И черны вечера,И утра наливаются мутью.Плоть моя — кожура.Но чего же я жду всею сутью,Всею болью ядра?
1969
ПОДОБИЕИ снова день, самовлюбленный спорщик,Вскипает в суете сует,И снова тень, как некий заговорщик,Тревожно прячет зыбкий след,Вновь над прудом склонился клен-картежник,В воде двоится лист-валет…Да постыдись ты наконец, художник,С предметом сравнивать предмет!Тому, кто помышляет о посеве,В подобье надобности нет,Как матери, носящей семя в чреве,Не нужен первенца портрет.
1970
“Листья бука, побитые градом…”
1970
МОНАСТЫРСКИЕ СТЕНЫВисит ледяная глыба,Обвалом грозит зимаВладимирского пошибаИ суздальского письма.Что думает заключенный,Какой он чувствует векВ тюрьме, где творят иконыРублев или пришлый грек?Вздыхает князек опальный,Состарен стражей двойнойЗа насыпью привокзальной,За грязной, длинной стеной.Фельдмаршал третьего рейхаСидит на скудном пайке,И чудной кисти еврейкаГлядит на него в тоске.А более горький пленник,На тех же ранен фронтах,Ее больной соплеменник,Ее живой современник,Всей болью пишет впотьмах.
1970
ВОСКРЕСНОЕ УТРО В ЛЕСУГде, кузнечики, прятались вы до утра?В той соломенной, что ли, сторожке?И не вы ли, серебряных дел мастера,Изготовили травам сережки?Всюду птичьих базаров ганзейский союз,Цехи тварей лесных и растений,И, кустарь средь кустарников, я не боюсьНи чужой и ни собственной тени.Предвечерние звоны незримо зовут,Стали птицы и листья душевней.Все мне кажется: входит ремесленный людПод веселые своды харчевни.Все мне кажется: вьются былинки у губТо с присловьем, то с шуткою хлесткой,И толкует о тайном сообществе дубС молодой белошвейкой-березкой.
1970
“Я покину лес кудрявый…”
1970
ПОДРАЖАНИЕ КАБИРУЯ попал уловителю в сеть,Но ячейки порвал я плечом.Я хочу ничего не хотеть,Я хочу не просить ни о чем.Ты один, Ты один у того,У кого никого, никого,Но всего, но всего господинУ кого Ты один. Ты один.
1970
ЛИРАОт незрячего ОмираПерешла ко мне мояПереимчивая лира —Двуединая змея.Никого не искушаяИ не жаля никого,Вспоминает, воскрешая,Наше светлое родство.И когда степняк иль горецЖгли судьбу в чужом краю,Робко трогал стихотворецЛиру — добрую змею.И она повествовалаНе про горе и беду,А про то, как жизнь вставала,Как готовили еду,Как пастух огонь похитил,Возмутив святой чертог,Наши песни предвосхитил,Нашей болью изнемог,Чтобы не было поступкаНе для блага бытия,Чтоб мудра был голубка,Чтоб добра была змея.
1971
СЕЗАННОпять испортил я картину:Не так на знойную равнинуКарьер отбрасывает тень.Пойду, стаканчик опрокину,Трухлявый, старый пень.А день какой заходит в мире!У землекопов в их трактиреНеспешно пьют и не хитрят.Я с детства не терпел цифири,И вот — мне шестьдесят.Нужна еще одна попытка:Свет обливает слишком жидкоДва яблока, что налились.Художник пишет, как улиткаСвою пускает слизь.Сын пекаря ИоахимаМне говорит: “НепостижимоПолотен ваших колдовство”.Я, дурень, плачу… Мимо, мимо,Нет рядом никого!Ко мне, — прости меня, Вергилий, —Как слезы к горлу, подступилиВсе неудачи долгих лет.”Довольно малевать мазиле!” —Кричат мне дети вслед.Я плачу. Оттого ли плачу,Что не могу решить задачу,Что за работою умру,Что на земле я меньше значу,Чем листик на ветру?Жизнь — штука страшная. Но в кистиНет рабства, низости, корысти.Взгляни, какая вышина,Каким огнем бушуют листья,Как даль напряжена!
1971
БЕЛЫЙ ПЕПЕЛА был ли виноватНебесный свод горелый,Когда его пределыЗахватывал закат?Смотри: как пепел белыйСнега кругом лежат.Созвучием стиховПо энтропии прозыУдарили морозы,И тихий день таков,Как белизна березыНа белизне снегов.Но я отверг уставЗимы самодовольной,Мне от снежинки больно:Она, меня узнав,Звездой шестиугольнойЛожится на рукав.
1971
УТРЕННИЕ ПОКУПКИВесенним ветром вздута,Покорна и громка,Мутнеет от мазутаЧеченская река.Две светлые пичужкиУставились в нее, —Как будто для просушкиРазвешено белье.Мостом, почти лубочным,Иду в седьмом часу:Хочу купить в молочномКефир и колбасу.У женщин тех окраин,Я с детства в это вник,Так резок, так отчаянИ так отходчив крик.Мне душно. ЗагрудинныйЯ чувствую укол…Меняются картины:Я на базар пришел.Как время нас чарует,Какой везде уют,Когда земля дарует,А люди продают!Беру у бизнесменкиРедиску и творог.На родине чеченкеПусть помогает Бог.Пусть больше не отправитТуда, где дни горчат,Пусть горя поубавит,Прибавит ей внучат,Пусть к ней заходит в гостиНевидимым путем…И вот опять замостье,Пятиэтажный дом,И ты передо мноюВ гостиничном окне,Но только не усвою, —В окне или во мне?
1971
ПОРТРЕТСемейный праздник, закипая,Шумит, сливается с движением весны,Лишь ты недвижно смотришь со стены,Непоправимо молодая.Но, если б ты была жива,Ужели бы закон свершился непреложныйИ, как у прочих, были бы ничтожныТвои заботы и слова?Сияет мне как откровеньеТвоей задумчивой улыбки тихий свет,И если воскресенья мертвых нет,То наша память — воскресенье.
1971
ОБМАНШаман был женщиной. Он скашивалСверкающий зрачок,Грозил кому-то жесткой дланью,Урчал, угадывал, упрашивал,Ложился на песокИ важно приступал к камланью.Предпочитая всем событиямНаполненность собой,Достиг он славы громогласной,Чаруя варваров наитием,И звонкой ворожбой,И даже сущностью двуснастной.Неистовствам отделки тщательнойВнимал в толпе густой,Ненужный всем стоящим рядом,Пастух, ничем не примечательный,Но странно молодой,Со стариковским жгучим взглядом.
1971
ПОСЛЕ НЕПОГОДЫТихо. Но прошло недавно лихо:Пень торчит, как мертвая нога,Серая береза, как лосиха,Навзничь повалилась на снега.Скоро лес расчистят и расчислятИ в порядок приведут опять…Кто-то говорил: “Деревья мыслят”.Но ведь мыслить — значит сострадать,Это значит — так проникнуть в слово,Чтоб деянье в нем открылось вдруг,Это значит — помнить боль былого,Чтоб понять сегодняшний недуг,Это значит — не витиеватоВыдумки нанизывать на нить,А взглянуть на горе виноватоИ свой взгляд в поступок превратить.
1972
ПАМЯТЬВ памяти, даже в ее глубочайших провалах,В детскую пору иль в поздних годинах войны,В белых, зеленых, сиреневых, — буйных и вялых, —Вспышках волны,В книгах и в шумной курилке публичной читальни,В темных кварталах, волшебно сбегающих в порт,Где пароходы недавно оставили дальнийВест или норд,В школе, где слышались резкие звуки вокзала,В доме, где прежних соседей никто не зовет, —Ясно виднеется все, что судьбой моей стало,Все, что живет.Здесь отступили ворота от уличной кромки,Где расстреляли в двадцатом рабочих парней,Там уводили на бойню, в тот полдень негромкий,Толпы теней.Можно забыть очертания букв полустертых,Можно и море забыть и, забыв, разлюбить,Можно забыть и живущих, но мертвых, но мертвыхМожно ль забыть?
1972
СПУСК В ГАВАНЬМедовый месяц нэпа.Вечерняя лиловь.Выходит из вертепаУсталая любовь.Порывисто и редкоДыханье ветерка.На ней висит горжеткаС головкою зверька.А вправду ли наряденФранцузский пеньюар?Подарен иль украденМассивный портсигар?Работать в доме тяжко,И нужен перерыв,И с каждою затяжкойЕй легче… Там — обрыв,И порт, и копошеньеСуществ и их теней,Вдали — кровосмешеньеЗвезд и земных огней,Здесь — листьев тополиныхЗамедленный полет,И в первых брюках длинныхМальчишка у ворот.Болезненно и сладкоДуша истомлена,Все для него загадка:Порт, звезды и она.
1972
ГОДОВЩИНА АРМЯНСКОГО ГОРЯХлеб, виноград, Господь.Хлеб, виноград, Господь.Персики в ЭчмиадзинеЦветом цветут фиолетовым.Свод над землею синий,Как над Синайской пустыней.Ряса католикосаЦветом цветет фиолетовым.Медленно, многоголосоЗвон поминальный вознесся:Хлеб, виноград, Господь.Хлеб, виноград, Господь.Страшная годовщинаСтрашной народной гибели.В церкви Эчмиадзина —Слово Божьего сына.Поровну мы разделимТоненькие опресноки.Выйдем из храма с весельем,В поле траву расстелим.Жертвенного баранаМы обведем вкруг дерева.В сердце — вечная рана,А земля нам желанна.Все мирозданье в расцвете,Все непотребное — изгнано,Только и есть на свете —Дети, дети, дети,Хлеб, виноград, Господь.Хлеб, виноград, Господь.Боже, к твоим коленямЯ припадаю с моленьем:Да оживут убиенныеВ этом саду весеннем!В нашем всеобщем храмеДа насладятся веселоВсеми твоими дарами!С нами, с нами, с нами —Хлеб, виноград, Господь.Хлеб, виноград, Господь.