Молодой городок.
Лебеда и песок
И уродливые дома.
Ни прохлады, ни цвета.
Суховейное лето.
Отвратительная зима.
Я тебя навещал,
Приезжать обещал,
Признаюсь, не очень любя.
Отчего же, угрюмый,
Ты вошел в мои думы
И забыть мне трудно тебя?
А какой в тебе прок —
Самому невдомек!
Не забыл тебя ради той —
Смуглолицей, учтивой,
Узкоглазой, красивой?
Пропади она с красотой!
Ради милых друзей?
Ради песни моей?
Чепуха, суета, обман!
Я друзей не взлелеял,
Ветер песню развеял,
Словно легкий, слабый дурман.
Ради трудных годов?
Ради чистых трудов?
Я не их на помощь зову.
Тут причина другая,
И, ее постигая,
Вижу: август зажег траву.
И один пешеход
Перед взором встает.
Он идет, не зная куда.
Невысокий, несмелый,
На траве обгорелой
Озирается иногда.
Справа — светлый простор.
Слева — серый бугор.
На бугре ликует базар.
Женский смех, разговоры
И веселые шпоры
Кривоногих, шумных мадьяр.
Ослабел он в пути,
А не смеет войти
В городок, где шпоры звенят,
Где его не забыли…
Побелевший от пыли,
Он пойдет назад, наугад.
Край родной, край родной
В этой шири степной
Сохрани его, защити!
Чтоб чужого не встретил,
Чтоб и сам не заметил,
Как сумел он к своим дойти!
Как с надеждой к своим
Он пришел невредим,
Как в душе сберег навсегда
Городок нелюбимый,
Где суровые зимы,
Суховей, песок, лебеда.
1944
СОЛОВЬИ
Поговорим о бродягах
С горькой мечтой о корчме.
Птицы в мужицких сермягах
Свищут в зеленой тюрьме.
До смерти им надоели
Баловни глупой судьбы —
Эти сановные ели,
Эти тупые дубы.
Осточертела до боли
Листьев могучая цепь.
Хочется в чистое поле,
Хочется в нищую степь.
Хочется жизни — голодной,
Но хоть на несколько дней,
Хоть на минуту — свободной,
Хоть на мгновенье — своей.
В диком, огнистом тумане
Песню беспечную спеть
И в разноцветном жупане
В марево смерти влететь.
1944
КВАРТИРА
Всего в квартире пять окон,
Одно выходит на балкон.
Юнец-ремесленник, грустя,
Терзает балалайку.
— Я не хочу, — кричит дитя,
Колючую фуфайку! —
Прими их, муза моя, прими,
Будь за хозяйку.
Всего в квартире пять окон,
Одно выходит на балкон.
Сосед за стенкой зол, как черт,
В тоске постель измята:
Живым вернулся Раппопорт
И все раппопортята!
Прими его, муза, прими,
Как брата.
Всего в квартире пять окон,
Одно выходит на балкон.
У Раппопортов прежний гам
И ругань в прежнем стиле,
И прежним молятся богам
Лукавство и бессилье.
Прими их, муза моя, прими,
Они ведь просили.
Всего в квартире пять окон,
Одно выходит на балкон.
В четвертом — смех и патефон.
Чьи тайны там таятся?
Оно выходит на балкон
И все его боятся.
Прими его, муза моя, прими,
Не надо бояться.
В последней комнате темно,
Там негде повернуться,
Там смотрит женщина в окно
И хочет улыбнуться.
Не мучайся, муза, не мучай других,
Попробуй улыбнуться.
1944
СЧАСТЛИВЕЦ
Я мог бы валяться в ложбине степной,
Завеянный прахом, засыпанный солью,
Мертвец, озаренный последнею болью,
Последней улыбкой, последней мечтой.
Но вот — я живу. Я снова с тобой,
Я один из немногих счастливцев.
Я мог бы сгореть за кирпичной стеной
В каком-нибудь миром забытой Треблинке
И сделаться туком в бесплодном суглинке,
Иль смазочным маслом, иль просто золой.
Но вот — я живу. Я снова с тобой,
Я один из немногих счастливцев.
Я мог бы вернуться в свой город родной,
Где пахнут акации туго и пряно,
Где все незнакомо, и горько, и странно.
Я мог бы… Но я не вернулся домой.
Я только живу. Я снова с тобой,
Я один из немногих счастливцев.
1945
РОСА
С.Гроссману
Не тревожьтесь: вы только березы.
Что же льете вы терпкие слезы?
Ты, сосна, так и будешь сосною.
Что ж ты плачешь слезой смоляною?
Травы милые, лес подмосковный,
Неужели вы тоже виновны?
Только дачники, сладко балдея,
К счастью слабой душой тяготея,
Не хотят огорчиться слезою
И зовут эти слезы — росою.
И проходят, веселые, мимо,
Забывая, что эти росинки —
Горлом хлынувший плач Освенцима,
Бесприютные слезы Треблинки.