1969
Поднимается ранний туман
Над железом загрезивших крыш,
Или то не туман, а дурман,
От которого странно грустишь?
Ты и шагу не можешь ступить,
Чтоб на лавочку сесть у окна, —
Или хочется что-то забыть,
А для этого память нужна?
Иль вселенной провидишь ты крах
И боишься остаться одна,
Иль божественный чувствуешь страх,
А для этого смелость нужна?
Все погибнет — и правда, и ложь —
В наступающем небытии,
Но боишься, что ты не умрешь,
Ибо гибели нет для любви.
1969
Есть Углич и Суздаль,
Чьи храмы прославлены,
Полно ли там, пусто ль, —
А в вечность оправлены.
Как музыка рощи,
Их многоголосие…
Есть церкви попроще
У нас, в Новороссии.
Не блещут нарядом,
Как мазанки — синие,
С базарами рядом
Те южные скинии.
Их камни в тумане
Предутреннем нежатся,
И в карты цыгане
За садиком режутся.
Как снасть рыболова,
Как труд виноградаря,
Здесь движется слово,
Лаская и радуя.
И нет здесь ни древа
Царей и ни древности, —
Лишь святость напева,
Лишь воздух душевности.
И лирника лира
Жужжит, сердцу близкая,
И пахнет не мирра —
Трава киммерийская.
1969
Понимая свое значенье,
Но тщеславием не греша,
В предварительном заключенье
Умирает во мне душа.
Умирает, и нет ей дела
До кощунственного ума.
Но когда ж разверзнется тело —
Государственная тюрьма?
Производится ли дознанье,
Не дают ли ей передач, —
Помогает ей жить сознанье,
Что по ней есть печаль и плач,
Что прекрасен многоголосый
Мир зеленый и голубой…
Но идут ночные допросы,
Продолжается мордобой,
И пора из тюрьмы телесной
Ей на волю выйти в гробу.
Что решит Судия небесный?
Как устроит ее судьбу?
Дальше ада, но ближе рая
Возвышается перевал.
Кто же к мертвой душе воззвал?
"Это Я по тебе, родная,
Горько плакал и тосковал".
1969
Если верить молве, —
Мы в начале поры безотрадной.
Снег на южной траве,
На засохшей лозе виноградной,
На моей голове.
Днем тепло и светло,
Небеса поразительно сини,
Но сверлит как сверло
Мысль о долгой и скудной пустыне,
На душе тяжело.
И черны вечера,
И утра наливаются мутью.
Плоть моя — кожура.
Но чего же я жду всею сутью,
Всею болью ядра?
1969
И снова день, самовлюбленный спорщик,
Вскипает в суете сует,
И снова тень, как некий заговорщик,
Тревожно прячет зыбкий след,
Вновь над прудом склонился клен-картежник,
В воде двоится лист-валет…
Да постыдись ты наконец, художник,
С предметом сравнивать предмет!
Тому, кто помышляет о посеве,
В подобье надобности нет,
Как матери, носящей семя в чреве,
Не нужен первенца портрет.
1970
"Листья бука, побитые градом…"
* * *
Листья бука, побитые градом,
На меня не смотрите с укором,
Листья бука, побитые градом, —
Есть судьба и пожестче.
Я б хотел умереть с вами рядом,
Умереть вон за тем косогором,
Я б хотел умереть с вами рядом
В той кизиловой роще.
1970
Висит ледяная глыба,
Обвалом грозит зима
Владимирского пошиба
И суздальского письма.
Что думает заключенный,
Какой он чувствует век
В тюрьме, где творят иконы
Рублев или пришлый грек?
Вздыхает князек опальный,
Состарен стражей двойной
За насыпью привокзальной,
За грязной, длинной стеной.
Фельдмаршал третьего рейха
Сидит на скудном пайке,
И чудной кисти еврейка
Глядит на него в тоске.
А более горький пленник,
На тех же ранен фронтах,
Ее больной соплеменник,
Ее живой современник,
Всей болью пишет впотьмах.