1978
Морская пена — суффиксы, предлоги
Того утраченного языка,
Что был распространен, когда века,
Теснясь в своей космической берлоге,
Еще готовились существовать,
А мы и не пытаемся понять,
Что значат эти суффиксы, предлоги,
Когда на берег падают пологий
И глохнут в гальке дольнего литья,
Но вслушайтесь: нас убеждает море,
Что даже человеческое горе
Есть праздник жизни, признак бытия.
1978
Всюду смешанный лес
Трех наречий славянства,
Русских вихрей шаманство,
Малороссии бес,
Польши чудное чванство.
А напрягши свой слух,
Ты поймешь: не случайно
И австрийское "файно",
Но земли этой дух —
Беспросветная тайна.
Гнезда вьют кобзари,
Слезы светятся в кроне,
В силлабическом стоне,
И полоска зари —
Как рушник на иконе.
— А давно ль ваш старик
Умер, пани Гелена?
Отвечает смиренно:
— Не пришел чоловик
Из сибирского плена.
1979
Когда я приникну к эдемским вратам
И станут меня вопрошать как пришедшего,
Быть может, на миг я задумаюсь там,
Но быстро пойму, что ответить мне нечего.
А как я хотел говорить! Я хотел
Еще еле слышное, — только одно еще! —
Исторгнуть дыханье из каменных тел,
Извлечь теплоту из застывшего гноища.
О как я хотел говорить!
1979
О том, как был с лица земного стерт
Мечом и пламенем свирепых орд
Восточный град, — сумел дойти до нас
Короткий выразительный рассказ:
"Они пришли, ограбили, сожгли,
Убили, уничтожили, ушли".
О тех, кто ныне мир поверг во мрак,
Мы с той же краткостью расскажем так:
"Они пришли как мор, как черный сглаз,
И не ушли, а растворились в нас".
1979
"Над москательной клена…"
* * *
Над москательной клена
И кирпичами школы —
Воинская попона,
Облачные престолы.
Мне же не надо власти,
Что мне меч и кольчуга?
Есть в моем сердце счастье
Ласковая подруга.
С нею осень моложе,
В окнах менее мутно.
Доброе утро, Боже!
Ангелы, доброе утро!
1979
Вблизи владений Посейдона
В степи таинственно простерт
Вдоль влаги иссиня-зеленой
Огромный современный порт.
Но, лик подняв в курчавой пене
Над призрачностью якорей,
Не видит кранов и строений
Всевечный властелин морей.
Пред ним все так же неизменно
Беззвучен, пуст простор степной,
Лишь непослушная сирена
Хохочет, прячась за волной.
1979
1
Покров земли сырой, зелено-черный,
Объединил чиновников, купцов,
Певицу, вратаря футбольной сборной,
Глупцов и умных, щедрых и скупцов.
Мы чувствуем, — восходит свет соборный
Над местопребываньем мертвецов,
И остро удивляемся упорной
Настойчивости временных жильцов —
Своих усопших прикрепить к обрядам,
К священным знакам, званьям, должностям,
Их приобщить к сегодняшним страстям,
Как плиты приобщаются к оградам,
И совершается без лишних слез
Покойника неспешный перенос.
2
Покойника неспешный перенос
От церкви к яме, купленной за взятку.
Все рос, а до могилы не дорос:
Скончался, — не включили в разнарядку.
Хоть от начальства был родне разнос, —
Отпели по церковному порядку.
Зачем же он вносил партийный взнос,
Угодливую резал правду-матку?
Себя стыдом ни разу не казнил,
И смертью он себя не изменил,
Смерть стала, как и жизнь, рабой покорной.
А мясу все равно, где дотлевать:
Удобна деревянная кровать
И около кладбищенской уборной.
3
И около кладбищенской уборной,
О чем душа не знает ни одна,
Спит безымянно под травою сорной
Им брошенная первая жена.
Безлунной ночью, поймой приозерной,
Бежала из колхозного звена,
Спилась на фабрике — и в безнадзорной
Могиле успокоилась она.
С ним в городе она не повстречалась,
А с ним росла, любилась и венчалась,
Обоих гнул и обманул колхоз.
Не пеночка ли тоненько запела?
Меж двух могил есть и живое тело —
На майском солнце греющийся пес.
4
На майском солнце греющийся пес —
Неприкасаемый в державе мертвых.
Вдруг, повернувшись, трет он свой расчес
О землю, прячущую распростертых.
Он болен. Вкусно пахнущий отброс
Не дразнит ни чутья, ни лап мухортых,
А что касается увядших роз
Или других цветов полуистертых, —
Он их не слышит. Оба мы больны.
И я принадлежу к презренной касте,
И я, как пес, забыл мечты и страсти,
И для меня во времени равны
Дыханье блеклых роз и запах хлорный,
Герой-пилот, советник ли надворный.
5
Герой-пилот, советник ли надворный, —
И тот, и этот выросли в избе.
Удачей, участью почти фольклорной,
Они обязаны самим себе.
Кто был возвышен службой ратоборной,
Кто — при царе — довлел иной судьбе,
Но хоть бы раз строптивый, несговорный
Проснулся ль дух в том иль другом рабе?
Здесь, в недрах, не найти бессмертной силы,
Здесь только сгустки крови, кости, жилы,
Заране сделанные на износ,
Над ними только святцы, только словник,
В котором тлеют летчик иль чиновник,
Иль школьница под сенью двух берез.
6
О школьнице под сенью двух берез
Рассказывают знающие люди:
Девчонку изнасиловал матрос,
Потом отрезал губы ей и груди.
Судили — наказание понес:
Он в лагере среди мордвы и чуди…
Как тихо! Но, быть может, отзвук грёз
Не смолк в обезображенном сосуде?
Мечтала стюардессой, что ли, стать,
С пилотом-мужем раз в три дня взлетать…
О беглый поцелуй и гул моторный!
Увы, догадка чересчур проста:
Что скажет нам святая немота,
Что памятник нам скажет рукотворный?
7
Что памятник нам скажет рукотворный?
Что каменная скажет голова?
Он был поэт. Слагал он стих отборный,
Рожденный, будто в праздник Рождества.
Крестьянин и гуляка подзаборный,
Какие, Боже, он творил слова!
Они раскинулись, как луг просторный,
И пахнут, как рязанская трава.
Он сам как слово пожелал родиться,
Но спит в сырой земле самоубийца,
И все же дух его прими, Христос!
А что пропеть уехавшему сыну,
Крамольнику, жиду наполовину,
Да и какой задать ему вопрос?
8
Да и какой задать ему вопрос?
Задрав штаны, бежать за комсомолом?
В деревне скоро лето, сенокос,
Но солнце смотрит глазом невеселым.
Крестьянин ноги из села унес,
И пышным не вернуть его глаголом.
Пошло все то, что было, под откос,
На мельницу не едут за помолом.
Так жизни закружилось колесо,
Что на Руси не нужен стал умелец
И сделался игрушкой земледелец,
Как в басенке предвидел Шамиссо…
С поэтом рядом спит помещик местный.
Друг другу были ли они известны?
9
Друг другу были ли они известны, —
Кудрявый босоногий паренек
И земец, дворянин мелкопоместный?
Был на его усадебке конек,
Но съел усадебку пожар окрестный,
Да что пожар — мгновенный огонек!
И вот в столице он — конторщик честный,
Голодный выдают ему паек.
Однажды в Стойло он забрел Пегаса,
Но не признал в поэте земляка.
Он рано смертного дождался часа,
По-разному душила их тоска,
Был звонкому не нужен бессловесный,
Когда носили свой наряд телесный.
10
Когда носили свой наряд телесный,
Сживались души лишь посредством уз,
Теперь, найдя земной или небесный
Приют, костей и мяса сбросив груз,
Поняв, что каждый день есть день воскресный,
Что пораженье потерпел искус,
Они образовали свой чудесный,
Безбытный, целомудренный союз.
Для них многоименные могилы,
Где возле новоселов — старожилы,
Есть община, что тихо разрослась,
Где православный, иудей, католик —
В одном плоде суть совокупность долек.
Иль близость их позднее родилась?
11
Иль близость их позднее родилась?