Тяжелые белые шубы медвежьи
На елях развесил Январь,
И звездочка в небе, в бездонном безбрежье,
Горит, как на барже фонарь.
Я чужд этой ночи, и логову елей,
И тропке, ползущей в снегу,
И лишь фонарю, что горит еле-еле,
Открыть свою тайну могу.
Не знает зима, как ей быть с посторонним
Со мной, с огоньком надо мной.
Мы вместе угаснем, мы вместе утонем
В безбрежной пучине ночной.
1984
МАЛИНОВКА
Над грубым гуденьем вагонов
Сияющий храм вознесен,
Но вместо малиновых звонов —
Малиновки сдавленный звон.
О чем же грустишь ты, зорянка?
О том, что покорствуем зря?
О том, что пустая приманка —
Лесное тепло сентября?
О том, что хочу не другую,
А эту дорогу топтать,
И вместе с тобою тоскую
О дерзости громко роптать.
1984
ЗИМНИЙ ЗАКАТ
Вот я вижу тебя сквозь очередь,
Где в былое пятятся годы,
Соименница дерзкой дочери
Сандомирского воеводы.
Как привыкла ты, пообедали
В метростроевской мы обжорке,
На закате зимнем проведали
Те, что помнила ты, задворки.
Вот любуемся мы домишками
И церквами Замоскворечья,
На тебе, как на князе Мышкине,
Тонкий плащ топорщил оплечья.
О декабрьской забыв суровости,
Мне своим говорком московским
Сообщала старые новости
О Бальмонте, о Мережковском.
Притворились, что не заметили,
Как над нами кружится стужа.
Где присяжные? Где свидетели?
Где Париж? Где погибель мужа?
А порой от намека слабого
Поднималась надменно бровка…
Далека, далека Елабуга
И татарская та веревка.
1984
В ЦАРСТВЕ ФЛОРЫ
В стране деревьев и цветов лесных
Я думаю о существах иных.
Я думаю о близких существах,
Осмысленных в цветах и деревах.
Мне кажется, что легкая сосна —
Та девочка, чья южная весна
Пролепетала в отроческий час
Мне первый и пленительный отказ.
Мне кажется: акация, как мать,
Откинула серебряную прядь,
И говорят мне белые цветы:
"Все правильно, мой мальчик, сделал ты".
Я вижу старый искривленный дуб.
Рисунок узнаю отцовских губ.
Еще мгновенье — он уйдет во тьму,
Сейчас не хватит воздуха ему.
А кто стоит среди кустов и трав,
А сам, как лес, как целый лес, кудряв?
И ствол его, до самой купины
Обугленный дыханием войны,
Навеки, прочно в эту землю врос,
Ничто ему ни вьюга, ни мороз,
Всегда во мне, поныне с давних пор,
Исследующий, требующий взор.
Одетое душистою листвой,
Мне деревце кивает головой,
И я на голос двигаюсь ольхи,
Читающей безумные стихи,
И жаром араратского огня
Два разных глаза веют на меня.
1984
В КАЛМЫЦКОЙ СТЕПИ
1. ДНЕМ
В долине плоской, как доска,
Чернеют овцы и собаки —
Начертанные кем-то знаки
Неведомого языка.
Песок и солнце жгут их колко,
А я пытаюсь их прочесть,
Забыв про шифер и про жесть
Степного пыльного поселка.
Вдруг клинописному письму
И я сумею научиться,
Но смысл, который в нем таится,
Я не открою никому.
2. НОЧЬЮ
О степь калмыцкая с двоякой
Субстанцией ночной,
Когда братаются два мрака:
Воздушный и степной.
Здесь образ неба так нагляден,
Как будто степь видна,
В нем столько же бугров и впадин,
Как у степного дна.
Здесь понял я, что мир загробный
Земным стезям сродни,
Здесь звездам — редкие — подобны
Степных жилищ огни.
Здесь видел я, как вспыхнул разум
Небесной чистоты
В том желтоскулом, узкоглазом,
Который гнал гурты.