Так незаметно и уютно, под пирожки, борщ и чай с душицей прошла зима, уступив место весне. Весна принесла с собой бойкую капель тающих сосулек, что во множестве выросли на всех окнах их дома в ту зиму, и в каждой падающей капле был виден солнечный теплый луч. В зале, на южной стороне, где жили родители с Ясом, сосульки таяли особенно весело, как некие солнечные капельницы в весенней реанимации, радостно отдавая назад земле воду, бывшую всю зиму в плену, и чистейшими бриллиантами скатывались на мокрую черную землю под окном.
В один из таких дней Яс беззаботно спал в своем манеже, дозревая на утреннем материнском молоке, которое мама щедро нацедила ему в бутылочку перед уходом в институт из обеих своих двадцатитрехлетних молокоферм. Кроме Яса и близкой подруги бабушки Наташи Лилии Дмитриевны в доме больше никого не было: прабабушка Таня ушла по каким-то хозяйственным делам, а Наталья Филипповна была в своем министерстве, где занималась тем, что сортировала у себя в архиве какую-то важную для советской легкой промышленности отчетность. Эльдар Рязанов в комедии «Служебный роман» пять лет спустя увековечит этот труд огромной армии совслужащих, как штык уходящих с работы в восемнадцать ноль-ноль. Лилия Дмитриевна была женщина простая, умная, отличающаяся чрезвычайно добрым сердцем и, хоть уже и на пенсии, но все еще довольно красивая. Когда ее просили, она с радостью днями присматривала за маленьким Ясом, хоть и жила не близко от них, в нескольких автобусных остановках. Днем, вне часа пик, проехать семь остановок было для нее сущим пустяком – и вот она уже сидела у детской люльки с любимой книжкой и вязанием. Лилия Дмитриевна одновременно делала всегда три-четыре дела. Сейчас она читала недавно вышедший в СССР роман модного французского писателя Мориса Дрюона про то, как один французский король сжег на святом костре инквизиции своего великого магистра, последнего предводителя ордена тамплиеров, а потом заточил по башням похотливых жен своих сыновей. Стыдные похождения похотливых жен Лилия Дмитриевна читала с особым вниманием и интересом, хоть и покачивала при этом неодобрительно головой. Во-вторых, она вязала бело-голубые носочки маленькому Ясу. И в-третьих, еще смотрела, чтобы он ненароком не выкарабкался из своей люльки. Справлялась она со всем этим легко, ибо Яс спал безмятежно, петли клались сами собой, а линия сюжета распутывалась, что шерстяной клубок. Полуденные минуты текли плавно, сосульки за окном привычно орошали бриллиантами землю, но у Лилии Дмитриевны в груди вдруг возникла необъяснимая тоска. Она посмотрела на спящего Яса. Все на месте, сопит так сладко, маленький зайчик. Так почему ей хочется подняться с кресла и подойти к нему, чтобы проверить, все ли в порядке? Она все же встала и склонилась над кроваткой, чтобы внимательно осмотреть Яса, но не обнаружила там ничего угрожающего или опасного. Лилия Дмитриевна распрямилась и посмотрела в окно. День, как мы уже упомянули, был ясный, весна уже готовилась нанести окончательное фиаско хрустальному войску плачущих сосулек своими мартовскими солнечными мечами. Яс все так же мерно сопел, улыбаясь во сне своему ангелу-хранителю. Но сердце стоящей над кроваткой Лилии Дмитриевны почему-то все не хотело успокаиваться и заставляло ее все тревожнее прислушиваться к самым тихим звукам в комнате, к малейшим поскрипываниям. Ей все сильнее хотелось взять спящего Яса на руки, но малыш так безмятежно причмокивал, так упоительно сопел в обе свои дырочки, что разбудить его сейчас по неосторожности казалось Лилии Дмитриевне кощунством. Однако, и сесть в кресло обратно без Яса она тоже уже никак не могла. Она вдруг поняла, как нужно сделать. Аккуратно передвинув кроватку вплотную к своему креслу, она сразу же успокоилась, и вернулась к книге с вязанием. Мартовский полдень опять стал теплым и неторопливым. «Что это с моими нервами сегодня?» – отметила про себя Лилия Дмитриевна. Но уже указательный палец привычно захватил очередную петлю на спицу, уже жестокий палач поднес свой факел, зажигая хворост под несчастным магистром Жаком де Моле, и Лилия Дмитриевна, совершенно вернув былую безмятежность, уже и думать забыла о своем нелепом минутном страхе.