– Нет. Дай прийти в себя. – Никита заметил, что Ярик впервые обращается к старшему на «ты». Видно, так вымотался, что все почтение растерял. Но Гамигин, похоже, не заметил.
– Ночь кончается, не советую особо рассиживаться.
– Мы готовы, повелитель.
– Правильно, перед смертью не надышишься, – нехорошо сказал Гамигин и достал последний уголек.
Никита запоздало залез в свой карман и выкинул угольные крошки гордыни. Демон тотчас протянул ему на ладони оставшийся:
– Гнев.
Холод цапнул за голые руки. Никита только взглянул на Ярика и тотчас оказался в дурацкой куртке. В остальном обстановка вокруг не менялась: не рассветало, даже крыша не уходила из-под ног. Гамигин куда-то испарился, только уголек в руках напоминал, что испытание началось. Никита сунул его в карман и огляделся: дальше-то что?
– Пришла, надо же! Я думал, твои друзья окончательно вымыли тебе мозги, – хрипловатый голос с ехидцей доносился из-за трубы, где скрылся Гамигин. Ярик первый пошел туда, Никита не отставал.
– Они, между прочим, и твои друзья тоже. Просто кто-то зазнался. – Мать сидела на крыше, подложив под себя кусок картона. Очкастый Славик облокачивался на трубу и злился. Двойник сидел в сторонке, Никита даже не сразу его заметил.
– Друзья?! Да они меня на деньги поставили такие, что век не расплатиться! Про тебя молчу: тебе спасибо, что меня выгнали из школы. Сразу столько времени освободилось.
– Она здесь при чем? Сам же припер в школу газовик! – возмутился Никита, но Ярик приложил палец к губам: слишком громко.
Демоны же матери и Славика не стеснялись людей. Они ходили по крыше туда-сюда и нервно размахивали руками:
– Да он урод, видишь ты или нет?! Только полные придурки винят других в своих неудачах!
– Зато с киоском он прав. Шутки шутками, а товару на несколько лимонов попортили.
– Нечего было зазнаваться! Гордыня – худший из смертных грехов.
– Это еще почему?!
– Ты сам виноват!..
– Да, что связался с отморозками!..
Люди и демоны пререкались на повышенных тонах, кто из них там кого слышит, было неважно: хор звучал вполне слаженно: «Вы виноваты, Нет вы…» Никита почувствовал, как сквозь брючный карман печет уголек гнева. Да не печет уже, жжется. Сейчас дырка будет и ожог… Он затряс ногой, потому что терпеть было уже нельзя, сунул руку в карман, но Ярик остановил:
– Что ты делаешь?! Нельзя доставать до конца испытания. Выбросишь – считай, сдался.
– Жжется же!
– Мне тоже жжется, – непонятно ответил демон и повис на его руке.
Адский уголек выедал ткань и вгрызался в ногу. Эти четверо ругались у трубы, но слов Никита уже не разбирал. Оглушенный болью, он смотрел немое кино: люди ругаются, демоны подсказывают, люди вскакивают на ноги, и демоны за ними. Очкастый Славик толкает мать рукой, несильно, а так, с досады. Получает сдачи и толкает сильнее, к самому краю крыши. Она хватается за перила, падает на четвереньки, парень спотыкается об нее и…
Боль утихла, как не было. Крики смолкли, тишина ударила в уши. А Славик… Славик, мать, демоны, кроме Ярика, замерли, как в стоп-кадре.
Очкастый уже висел в воздухе за краем крыши, ни за что не держась, еще секунда – и прощай, придурок. Двойник подошел к самому краю и с любопытством смотрел вниз. Мать сидела, вцепившись в перила. Демоны оставались в сторонке у трубы, как будто еще ссорились между собой.
Ярик отпустил, наконец, руку и уселся на крышу, повернувшись к экспозиции спиной.
– Не могу я на это смотреть, – пожаловался он, вздохнув. – Самому-то не тошно?
Самому было тошно, хоть вой. Вот сейчас этот улетит и свалится. Не в кино, а по-настоящему, навсегда, насовсем, жалко, хоть и дурак. И будет на матери смерть, не от ее руки, но по ее вине, а все почему…
– Он же сам ее чуть не столкнул! Сам первый начал, я видел! И споткнулся сам.
– Сам. А теперь падает. Из-за нее, как ни крути. Думай, как победить ее гнев.
– О чем думать, ты что? Парня спасать надо!
– Я тебе уже объяснял. Гнев от этого не утихнет. Не о парне, а о матери думай.
– Злой ты…
– Я демон. Давай, тридцать секунд еще могу держать, отпущу – будет поздно. Думай.
Что можно придумать за тридцать секунд? Никита даже ругательства не все вспомнил, чтоб этим демонам пусто было. А все равно левой пяткой (или где там у людей интуиция) нащупал выход.
Он подошел к краю крыши (не страшно, падал уже). Уселся у матери за спиной, взял ее за руки. Ее же руками схватил за шкирку очкастого Славика (легкий, пока в стоп-кадре) и сдернул обратно на крышу. Вот так, братцы-демоны. Какой может быть гнев на того, кого сам спас? Не может быть тут гнева, а почему – долго рассказывать.