В вагоне было довольно людно, хоть электричка и последняя, поэтому испугался я только на платформе. В Клопе вышел, похоже, я один, во всяком случае, никого вокруг не было видно. Ни припозднившихся пассажиров, ни бабулек с газетами, ни даже бомжей. Хорошо хоть фонари горели, я, уходя к бабушке, понятно, не догадался захватить фонарик. Теперь жалел. На платформе-то светло, а дальше…
Я спрыгнул на дорожку в темноту и пошел, стараясь не думать об овраге. Зря, потому что если бы я о нем думал, может быть, был бы готов туда свалиться и хоть сгруппировался бы. А так свалился как есть, здорово ушиб локоть, но ничего: перебрался ползком по грязи (первый раз, что ли?!) и вышел к Злой земле.
В окне домика горел свет. Вряд ли бомжи платят за электричество, скорее всего, Санек опять жжет костер на земляной горке прямо посреди комнаты. Хорошая все-таки штука – Злая земля, полезная. Если бы еще ее обитатели бабушек не крали, было бы вообще замечательно.
Под ногами скрипнула калитка, и мне тут же пришлось ретироваться под ближайшее дерево: на земле кто-то был. Может, Санек, может, бомжи, а может, и Пекарь. Мне отсюда не видно, так что не будем рисковать: ни с кем здесь, кроме Санька, я встречаться не хочу. Я теснее прижался к стволу: так в темноте меня не заметят. Впрочем, этот, на земле, не очень-то оглядывался по сторонам. Он тыкал в землю палкой, подбирал блестящие под луной бутылки, складывал в кошелку. Бомж. Вчера посеял, теперь урожай собирает – лепота! Впрочем, Санек говорил, что бутылки здесь сеет Пекарь.
Бутылки кончились, настала очередь чего-то более маленького и не блестящего. Сосиски, должно быть, или кола. Бомж ковырялся в земле и складывал урожай в кошелку: наклон-подъем, наклон-подъем… Я уже задремал – трудно было за ним наблюдать, но упражнения бомжа быстро закончились, и мой сон как рукой сняло. Кошелка полетела под ближайший куст, а бомж сложил руки рупором и заорал:
– Санек! Любка! Антоха!
Угадайте, кого он звал? Точно, это Пекарь!
Я покрепче обнял ствол, за которым прятался, и пообещал, что никогда его не брошу. Луна, как в кино, выглянула из-за облаков, осветив блестящую от грязи Злую землю. Грязь взлетела фонтаном, обдав брызгами все вокруг (нам со стволом тоже досталось), и со смачным плюхом выпустила на свет обгорелые скелеты. Они стояли по росту, как солдатики на параде, теперь я знал: самый высокий – это старший сын, девчонка – пониже, и самый мелкий, который вообще ни в чем не виноват, а поплатился за то, что полез в трубу спасать брата с сестрой от собственного папаши. Папаша – вот он, вполне себе живой, но почему-то я боюсь его гораздо меньше, чем самого младшего из скелетов.
– Как ты, отец? – спросил старший, судя по голосу. Низкий голос, хриплый. Парню лет семнадцать, и при жизни он курил.
– Помаленьку. В городе опять повышают цены. Слышали?
Скелеты закивали почти синхронно, со скрипом, словно кто-то запрыгал на диване.
– Держись, отец, – сказала девчонка, а мне почему-то стало обидно за нее и остальных. Вылезают, бедолаги, каждую ночь, и зачем? Чтобы поболтать за жизнь со своим убийцей. О повышении цен в городе – ну не дурдом?! Этот Пекарь спросил бы хоть, чего они хотят, как их спасти…
Пекарь словно услышал меня, с размаху сел на землю, закрыв голову руками:
– Санек! Ну, ты маленький, ты дурак, какой с тебя спрос? Может быть, ты мне скажешь, а?
– Нельзя, – быстро ответил младший скелет. – Ты должен догадаться сам, в том-то и прикол.
– Или не ты, нам без разницы, – добавила девчонка, и мне стало легче. Нет, я и раньше знал, что им все равно, кто спасет Злую землю, но она так это сказала, что я бы на месте Пекаря умер от угрызений совести.
– Ну хоть намекните!
Скелеты синхронно замотали головами.
– Не волнуйся, отец, у тебя еще полно времени, – утешил старший. – Держись. Что из продуктов надо, кидай, прорастим.