— Ты не чувствуешь холод, пустоту? Вакуум, который все высасывает?
Да, отличница и умница Панкратова умела точно формулировать свои ощущения. Вакуум, пустота, высасывающая жизнь… Неужели это как — то связано с Зизи?
— Эй, барышни, — донесся голос Логиновой, — я не умею ровно резать сервелат. Сами потом будете критиковать!
Я не успела ответить — в прихожей защебетал соловьем звонок. Вернулся Петька. Он ухитрился растратить все деньги, накупив хлопушек, петард и фейерверков, так и не воспользовавшись аккуратненьким Танькиным списочком. Пока Панкратова делала ему выговор, в дверь вновь позвонили. На пороге нежданно-негаданно возник Юрка Петренко, которого никто не приглашал и который, как всегда, «заскочил на три секундочки». Ближе к ночи появилась Светка Акулиничева, щеголявшая блестящей модной блузкой, до которой щуплая Светка не доросла на два-три размера. Не успела Танька захлопнуть за подружкой дверь, подоспели последние гости — Ивойлов и Мишка Воронов из параллельного класса, сосед и приятель Панкратовой.
Мы провожали старый год. Со смехом уселись за стол, со смехом вспоминали события недавнего прошлого. А необъяснимый холод все так же накатывал волнами, накрывал с головой, отступал, давая место веселью, вновь сковывал душу…
Полночь. Захрипели старые часы с эмалевым циферблатом, начали отсчитывать удары. Их голос слился с голосами колоколов на далекой Спасской башне, но, по — моему, Танькин хронометр расщедрился, добавив еще один лишний удар. Благополучно перебравшись в новый год, мы занялись дарением подарков. Зизи опередила всех:
— Чур, я первая! — Она вприпрыжку помчалась в прихожую и принесла оттуда яркий, объемистый пакет. — Начнем с Барышевой. Виктория, ты готова?
Логинова долго копалась в пакете, пока не извлекла маленький изящный сверток. Я хотела взять его из протянутой руки, но Зизи не разжимала пальцы. Предполагая очередной розыгрыш, я потянула сильнее. Усилие было незначительным, но сверток оказался у меня вместе с… рукой Логиновой. Кисть соскользнула с костей и тяжело шмякнулась в любовно приготовленный салатик. Никто не испугался, во всяком случае, внешне, расценив произошедшее, как оригинальную шутку в «потустороннем» стиле. За столом раздались аплодисменты. Зизи мило заулыбалась.
Дарение продолжилось. Следующий сверточек из яркого пакета предназначался Светке Акулиничевой. Она приняла дар из костлявой пятерни, неожиданно охнула и уронила сверток на пол. От удара обертка лопнула, и на ковер начали выползать черви и прочие противные мокрицы.
— Ну и свинья ты, Логинова! — На глаза Светки тотчас же навернулись слезы.
Сверточек оказался намного более вместительным, чем можно было предположить, — выползавшие из него насекомые напоминали живой ковер. Девчонки, в том числе и я, визжали, не стесняясь своих чувств. Ребята еще улыбались, думая, что присутствуют при неудачной шутке. Логинова протянула страшную костлявую руку к шее Таньки… Я зажмурилась. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем раздался неприятный голос:
— Барышева, ты не телеграфный столб, не обязана стоять, как вкопанная. Присоединяйся.
Ох, лучше бы я не открывала глаз! В лицо ухмылялся жуткий, обмотанный лохмотьями кожи скелет. Неужели это была Зизи? Краем глаза я заметила, как еще один мертвец вытаскивает в коридор неподвижную, бесчувственную Акулиничеву. Больше в комнате никого не было. В обморок я не упала. Наоборот, проявив потрясающую резвость, выскочила на улицу. Погони не было, но я бежала так, будто следом гнались все демоны ада.
Прогулка без верхней одежды не осталась безнаказанной — к утру моя температура подскочила, как курс доллара во время очередного кризиса. А вечером первого января мне позвонила Танька Панкратова. Лежа с градусником под мышкой и холодным полотенцем на лбу, я слушала знакомый голос, звучавший в трубке. Нет, это не было бредом, несмотря на жар и головную боль, я отчетливо понимала логику происходящего. Я знала, что, вернувшись в школу, обязательно повстречаюсь со всеми, кто сгинул этим летом и в новогоднюю ночь. Мы станем болтать, шутить, списывать друг у друга уроки, и только волны сковывающего сердце холода будут напоминать об истиной сущности окружавших меня чудовищ. Случилось страшное, произошла подмена, и теперь среди людей разгуливали оборотни, скрывающие свои подлинные лица под масками обычных подростков.
Столбик ртути продолжал ползти вверх, и странная легкость постепенно овладевала телом. Взору открылся сводчатый коридор, я шла по нему уже целую вечность, зная, что этому пути не будет конца. Изредка мимо меня проплывали бесплотные фигуры, они переговаривались на непонятном языке, который уже много столетий не звучал на нашей Земле. И я перестала быть собою, превратилась в мошку, которая тонула в меде, нет, не в меде — в застывающей солнечной смоле, в янтаре… Потом время остановилось…
Болезнь оказалась долгой и тяжелой. Четыре дня меня изводил жар, а потом, весь остаток каникул преследовали такая слабость и лень, что невозможно было даже смотреть телевизор. Укрывшись с головой одеялом, я размышляла о своей горькой доле. Впрочем, довольно скоро я поняла, что от таких сетований хочется плакать, а следовательно, усиливается насморк, и решила направить мысли в конструктивное русло. Надо было придумать какой — нибудь план. Окажись на моем месте Логинова, она бы не стала ныть — стиснув зубы, взялась бы за дело. И кое — что мне удалось придумать. Особой уверенности, что план сработает, не было, но он все же позволял действовать, а не в полной покорности дожидаться, когда очередная неприятность постучится в дверь.
Слегка покачиваясь после болезни, я отправилась к проклятому дому осуществлять свой замысел. Путешествовать в одиночестве по темным развалинам было довольно жутко. Опасаться приходилось не гостей из потустороннего мира, к ним я уже привыкла, а бродяг, оккупировавших пустующее здание. Притворившись маленькой серой мышкой, я на цыпочках проскользнула в башню.
На город опустились глубокие сумерки, и в шестиугольной комнате можно было различить только относительно светлые проемы окон. Желтоватый круг скользнул по стене — в слабом свете фонарика глаза графини Вольской казались живыми. Я расстелила на полу листок с алфавитом, достала из кармана десертное блюдечко и свечу. В этом и заключался мой план — провести спиритический сеанс в самом центре геопатогенной зоны, у пресловутого Прохода, через который вползают в наш мир злобные нежити и демоны ада. Здесь, на этой проклятой земле, кто — то должен был обязательно откликнуться на мой призыв — сама София Вольская или другой призрак, неважно. Кто бы ни появился, я хотела получить ответы на все загадки. План мог показаться очень опасным, но я давно привыкла к безнаказанности, обретая спасение всякий раз, когда других ждала неминуемая гибель. Вытянутые пальцы зависли над блюдцем, ровно горела свеча, было холодно и очень тихо.
— Любой свободный дух, который меня слышит, приди сюда! — Выдержав долгую паузу, я спросила: — Дух, ты здесь?
Ничто не выдавало присутствие посланца из загробного мира. Похоже, призраки предпочитали появляться нежданно-негаданно, избегая пышных, заранее подготовленных встреч. Что ж, если поторопиться, еще можно успеть к ужину. Но думать о возвращении домой оказалось рановато — на меня смотрели, пристально, в упор. Взгляд женщины, изображенной на портрете, был встревоженным, она силилась что — то сказать. Внезапно я поняла желание Софии…
Парафин струился по свече, превращаясь в небольшую, быстро застывающую на холоде лужицу. Я отодрала прилипшую к бумаге свечу, встала, подошла к портрету. На секундочку зажмурилась, а потом решительно начертила в воздухе таинственный знак. Рука моя давно опустилась, а огненный лабиринт продолжал сиять, заслоняя лицо графини. Огненные линии будто притягивали мрак, и он становился все гуще и гуще. Я почти ослепла и, не выдержав яркого света, прикрыла глаза. А когда рассмотрела вновь — знак начал угасать, и за ним стали просматриваться очертания бесконечного коридора. Во время недавней болезни я уже бродила под его сводами, но тогда это казалось обычным, не заслуживающим внимания бредом. Из глубины тоннеля медленно выплывал сгусток темноты, немного напоминавший человеческую фигуру. Зрелище выглядело жутковато, и я уже успела пожалеть о содеянном. Ударившая в двух шагах от меня голубая молния ослепила, рассыпала мое тело на атомы…