«А что, если нарочно подобраться поближе к выходу, чтобы сторож меня заметил? – мелькнула у Антона спасительная мысль. – Не убьет же он меня, в самом деле? Ну, поругает немножко да и выгонит отсюда. А я вроде бы и не виноват. Не сам же сбежал! Не будет же он меня в милицию сдавать! И родителям не сообщит. Настоящего имени я не скажу!» Воодушевленный такими рассуждениями, Антон побрел в сторону, где, по его представлению, должен был находиться выход.
Вскоре Антон услышал какие-то голоса. Сначала он даже подумал, что это ему померещилось, но голоса становились все отчетливее. Повинуясь какому-то неясному инстинкту, мальчик отступил в тень, притаился за памятником и весь обратился в слух. Голоса были мужскими, довольно грубыми и, как ему показалось, пьяными. Речь перемежалась взрывами хриплого смеха. Наконец Антону удалось различить слова. Сразу стало ясно, что здесь собрались выпить какие-то подозрительные личности: то ли бомжи, то ли вообще уголовники. Через каждые несколько слов слышался мат, а некоторые выражения, видимо, жаргонные, мальчик вообще не понимал. Встреча с этой компанией показалась Антону гораздо неприятнее столкновения с гипотетическими мертвецами, и он стал медленно отступать назад. И тут под ногой предательски хрустнула какая-то некстати подвернувшаяся ветка.
– Кто здесь? – заорал грубый голос, присовокупив к сказанному несколько непечатных выражений.
– Да брось, Толян! – успокаивал его другой, звучавший столь же неприятно. – Это какая-нибудь кошка лазает.
– А я пойду посмотрю! – не унимался первый. – Была кошка, станет закуска! – И он радостно заржал.
Услышав тяжелые шаги, Антон не стал играть в прятки с пьяным незнакомцем, который мог оказаться настойчивым в своих поисках. Он со всех ног бросился бежать. Вдогонку ему полетели проклятия, а запущенная сильной рукой пустая бутылка разбилась о памятник в нескольких шагах от мальчишки. Антон бежал, не разбирая дороги, перескакивая через ограды, огибая могилы. Ветки хлестали его по лицу. Шаги сзади давно затихли, и преследователи вернулись к своим алкогольным занятиям, а он все бежал и бежал. Только какая-то ограда остановила этот марафон. Она оказалась чересчур высокой, и Антон, запнувшись о нее, рухнул на землю почти без сил. Несколько минут мальчик лежал не шелохнувшись, прислушиваясь, нет ли кого поблизости, но сердце колотилось так сильно, что, кроме его стука, он ничего не слышал.
Наконец, слегка отдышавшись и поняв, что погоня отстала, он привстал и начал осторожно оглядываться. Его занесло на старый, заброшенный участок. При желании здесь можно было бы скрываться очень долго: разросшаяся густая трава и кусты это позволяли. Антон беспомощно оглядывался по сторонам. Стены нигде не было видно, а когда он удирал, то так петлял, что не мог определить направление. Мальчик понял, что заблудился. До главного выхода добраться еще было возможно, очутившись на какой-нибудь широкой аллее, но в ту сторону Антона после встречи с пьяницами не тянуло. Найти же калитку нечего было и думать. Мальчик припомнил все свои скудные навыки по ориентированию и даже сумел разыскать на небе Полярную звезду и тем самым определить, где север. Но дальше этого дело, увы, не пошло. Как он ни вспоминал расположение кладбища, припомнить, в какой стороне света находится калитка, так и не удалось. Антон понял, что по крайней мере до наступления утра он вынужден будет остаться где-то здесь. Надо было вернуться к старому плану и постараться отыскать хотя бы какую-нибудь скамеечку.
Едва миновала опасность погони, как вернулись старые страхи. Этот участок кладбища к ним еще больше располагал. Тут уж, кричи не кричи, никто ничего не услышит при всем желании. Антон медленно побрел между могилами. Чтобы хоть как-то разогнать страхи, он внимательно рассматривал кресты и надгробные камни и вчитывался в эпитафии. Этим он как бы убеждал себя в том, что ничего особенного здесь нет, что тут похоронены обычные люди, а никакие не вампиры, и бояться их стоит гораздо меньше, чем многих живых. Взять хотя бы тех, от которых он только что удрал. Что здесь повсюду кресты, которые должны будут, если что, отпугнуть нечисть. Да и у него самого на шее есть крестик, который он, правда, носил исключительно по настоянию старенькой бабушки, на всякий случай. Теперь крестик его сначала здорово приободрил. Но потом Антон вспомнил гоголевского «Вия» и многочисленные фильмы про нечисть, на которую кресты не производили никакого впечатления, и опять приуныл.
Эта часть кладбища была действительно очень старой. Некоторых покойников похоронили лет сто назад. Сюда редко кто захаживал, и лишь очень немногие из могил выглядели ухоженными. Чудно было читать полустершиеся эпитафии с ятями и твердыми знаками. «Вот эти люди лежат здесь по сто лет, и с тех пор ничего не случилось, – убеждал себя Антон. – Так почему же что-то должно произойти именно сегодня?» – «Да, но немного находилось дураков бродить тут посреди ночи, – возражал ему внутренний голос. – Да еще в пятницу, тринадцатого, в полнолуние!» Против этого аргументов не находилось, и оставалось только ругать Сережку, собственное бахвальство и дожидаться утра. Антон уже устал брести в темноте, но если внутри этих оград и были когда-нибудь скамейки, то они давно разрушились, а присесть прямо на могилу мальчик ни за что не отважился бы.