Жека, не мучаясь размышлениями, подсел к волку и стал вычесывать его своей расческой. Линялая шерсть слезала клочьями. Волк благодарно постанывал. Когда Жека добрался до пуза, он, как довольная собака, начал валяться с боку на бок, подставляя зудящие местечки. Если расческа больно дергала спутанную шерсть, волк зубами прихватывал Жекину руку. Для тех, кто не держал крупную собаку, картина была жуткая: рука целиком скрывалась в пасти.
Младший лейтенант Виталик определенно не держал крупную собаку. Я и забыл про него, а он вдруг вошел, заранее виновато улыбаясь – извините, мол, я вот еще о чем забыл спросить…
Улыбка примерзла к губам Виталика. Он увидел детскую руку в волчьей пасти. Запястье казалось тоненьким, как спичечка, а зубищи огромными и безжалостными, как нож бульдозера.
– Не двигаться, – еле шевеля губами, процедил младший лейтенант и скрюченными пальцами стал выцарапывать из-под мышки пистолет.
Я бросился наперерез, понимая, что не успеваю. Надо было что-то крикнуть, но как я мог за секунду до выстрела объяснить Виталику то, во что сам не очень-то верил?
С хрустом открылись застежки-липучки на мягкой кобуре. Виталик схватил рукоятку… И застыл.
Как будто кино остановили. Младший лейтенант замер с перекошенным лицом, наполовину вытянув пистолет из кобуры. Одна нога осталась поднятой, чтобы переступить на удобное для выстрела место.
Прошло с полминуты. Виталик не шелохнулся.
Я прочистил горло и сказал:
– Э-э-э…
– Это и есть морок. Дядь Тимоша навел, – невозмутимо сообщила Зойка. – Закрой дверь, а то с улицы увидят.
Я повиновался, как робот, ни о чем не думая и ничего не чувствуя.
Младший лейтенант стоял у порога; дотягиваясь до дверной ручки, я прикоснулся к нему. Он был, как гипсовый, даже рукав пиджака показался мне затвердевшим.
– Ты за плечи, я за ноги, – бодро скомандовала Зойка, примериваясь к застывшей фигуре.
– И куда его?
– На сено – типа, спит. Здесь иногда больные так ночуют.
Неровная гора сена занимала половину сарая. Затащив негнущееся тело подальше от входа, мы укрыли его старым одеялом.
Когда я вспомнил о Жеке, оказалось, что брат как ни в чем не бывало расчесывает волка. Он даже не глянул в нашу сторону. Я еще не мог связно разговаривать и вопросительно уставился на Зойку.
– Ему не нужно это видеть, он и не видит, – объяснила племянница ведьмака. – Ты все понял, или надо разжевывать?
– Понял. Надо, – выдавил я.
Зойкин рассказ был прост и невероятен. Ведьмак страдает какой-то мучительной кожной болезнью и для облегчения иногда перекидывается в волка. По непонятной Зойке причине это делается в полночь на станции. Вчера перекидывание закончилось тем, что нож и свеча, у которой не было никакой особенной роли, упали за оторванную доску в полу. Достать нож было задачей не для волчьих лап, а без него ведьмак не мог перекинуться в человека. Вот и загнал нас с братом в каморку обходчика, рассчитывая, что мы найдем нож, а еще лучше – играя, воткнем его в пол. Для перекидывания нож должен торчать в деревяшке. Тогда волку осталось бы только перепрыгнуть через него.
Я спросил:
– А откуда ты про все узнала? Разговаривает он, что ли?
– Не, из тайги такие не выходят – только из Москвы дремучей!.. Волки не разговаривают, у них голосовые связки не так устроены, – свысока ответила Зойка. – Просто я вчера увидала, в каком виде дядь Тимоша вернулся, и с утречка приехала сюда. А понять его легко. Смотришь на что-нибудь неинтересное – вон, на гвоздик в стене, – смотришь долго, и все мысли уходят, а на свободное место приходят дядь-Тимошины. Только не словами, а вот захотелось мне нож, и хоть тресни. Я уже ладонью чувствовала, какой он тяжеленький, рукоятка теплая…
– А потом? – не отставал я. – Как ты его добыла? В музее полиция…
– Так дядь Тимоша всем отвел глаза. Светлана-то Владимировна не хватилась ножа?
– Не хватилась, – подтвердил я. – В двух шагах от витрины стояла.
– Ну вот, сам видел, а сомневаешься!
Я не знал, верить или не верить. Спросил, как волк сумел отвести глаза тете и другим – неужели бегал в город?
– Может, бегал, может, прыгал… А может, на сосне сидел и флажками семафорил! – пробурчала Зойка, косясь в угол, где под Жекиной расческой блаженствовал волк.
Я понял, что она сама не все знает, а приврать при «дядь Тимоше» стесняется. Замороченный Виталик лежал на сене как доказательство ведьмачьих чудес. Под одеялом топорщилась поднятая нога.