Они рванули сразу. Промчались между оградками, пригибая головы, в своих темных куртках почти не различимые на фоне надгробий.
Катька никогда не видела, как люди бледнеют. Но сейчас именно это происходило с Виталиком. Его лицо, до этого вполне себе розовое, сверху вниз окрасилось в сероватый цвет, глаза вытаращились, рот округлился. Катька настолько поразилась увиденным, что не сразу поняла, куда все смотрят. А смотрели они мимо нее. Интересное происходило там, за спиной.
Медленно, очень медленно – опять что-то было с шеей, не поворачивалась – Катька оглянулась.
Между могил двигалась высокая темная фигура. Движение это было не поступательное, как идут люди, а плавное, словно идущий перемещался на тележке.
Длинный темный плащ – в накативших разом сумерках кажется, что черный, – на голове капюшон или что-то, сильно закрывающее лицо.
Легкий шорох справа дал знать, что Шуз убежал. Долговязый тоже не стал досматривать эту жуткую картину до конца. Он перемахнул через ближайшую оградку и прямо по могиле побежал к центральной аллее.
– Бежим! – дернул Катьку за куртку Виталик. – Это он! Это призрак.
Катька попятилась, отступая к пристройке около склепа. Виталик тянул. Пальцы щелкнули, срываясь с рукава.
– Не стой! – взвыл на класс старше. – Он убьет! Да что я с тобой!
Виталик помчался по узкой дорожке, высоко подпрыгивая, словно пятки его жгла раскаленная земля.
Катька отступила за пристройку. Бояться ей было нечего. Если долговязый прав, то с ней ничего не случится. Черный Рыцарь пришел не за ней. Он пришел за парнями. Вот пускай они и убегают. А ей убегать рано.
Покатая крыша какое-то время скрывала ее. Черная фигура выросла из-за темно-розового угла. Плащ или пальто доходили до земли, ног не видно. Фигура остановилась четко напротив свежей надписи. Поднялась рука в черной перчатке. Черный палец ткнул в стену.
Катька опустилась на корточки и закрыла глаза. Все, сработало. Теперь она королева желаний. И пускай пацаны не надеются, что они так легко от нее избавятся. Она ведь может и что другое на склепе написать, всю жизнь будут зайцами скакать по кладбищу…
Картина грядущего мгновенно нарисовалась настолько жизнерадостная, что Катька распахнула глаза, собираясь встать, и чуть не врезалась головой в склонившегося Черного Рыцаря.
В капюшоне – а это действительно был капюшон – зияла пустота, рука в черной перчатке показывала на Катьку.
– Уходи! – грянуло в Катькиной голове. – И никогда сюда не возвращайся!
Катька опрокинулась на спину. Она еще ничего не понимала. Она еще ничему не верила.
– Или ты за это заплатишь!
Рука потянулась к ней. Почему-то представилось, что на ладони должен лежать черный кругляшок метки. Но рука была пуста.
– Мама! – взвыла Катька в склонившийся над ней капюшон. Она дернулась назад, проскочила каракатицей пару метров, выбралась из-под черной фигуры и рванула в просвет между могилами.
Ни испуга, ни мыслей. Ноги работали четко. Все вокруг вдруг стало предельно ясным, словно перед Катькой развернули карту. Она бежала, посекундно оценивая ситуацию, – дорожки, оградки, препятствия. Кажется, она через что-то прыгала, кажется, за что-то задевала. Центральная аллея появилась неожиданно. А с ней и сторож. Никакого сомнения – сторож. С метлой, в шапке-ушанке, в объемном тулупе. Метлой махнул. Катька свернула на боковую аллею. Не оглядывалась. Следила за дыханием, чтобы не сбилось. Срезала угол в каком-то уж совсем узком проходе. Стена. Глянула направо-налево.
Перепрыгнет.
Оттолкнулась ногами, уперлась руками, перенесла тело через гладкую верхнюю кромку.
Что-то звенело и крякало. Не сразу поняла. Тело уже валилось на спасательную свободу. Остановиться было невозможно.
Трамвай налетел.
Глава третья
Воробьи чирикают, синички тренькают, пеночки чивиркают, а вороны…
Ну, это понятно.
Второй этаж, под окнами кусты сирени – обчирикайся. Именно этим обычно и занимаются по утрам воробьи. Еще иногда прилетают синички. Негромкие. Попищат, попищат и улетят. Пеночки только весной бывают, их слушать приятно, весна все-таки. Еще заглядывают снегири. Но эти редко, в конце зимы. Сожрут все семечки на ясене, закусят рябиной и тяжело падают на кусты сирени. На сирени можно только сидеть, есть тут нечего.
Воробьев всех хочется передушить лично, сжимая тонкие шейки пальцами. Синички радуют. Пеночки – радуют особо. Снегири – тоже хорошо, пускай скрипят, это негромко. Но почему сегодня не воробьи, а вороны? Им что, больше каркать негде?
Вы когда-нибудь видели ворону в кустах сирени? Так, чтобы сидела, чтобы цеплялась лапами за тонкие ветки? Нет. Вот и Катька не могла представить, как она там сидит. Сидит и каркает. Может, у нее живот болит? Или у птиц животы не болят?