Я наступила кому-то на ногу, споткнулась о чей-то чемодан, подошла:
– По шпалам опасно.
Мы оба тяжело дышали, зато в унисон.
– Чушь! Чего нам бояться? Встречного? – Не важно, что он говорит. Важно, чтобы он слышал установку.
– По шпалам опасно, надо идти через степь.
– Да с какой стати, ты вообще кто?!
– Надо идти через степь.
– Не хочешь – можешь оставаться, но хамить не надо! – Спасибо, курсанты. Хорошо, что Крикливый вас уже не слышит. Он уже мой.
– Надо идти через степь. – Я ущипнула его за палец, чтобы проснулся, и пошла вперед. Затылком чувствовала, что Крикливый и все, кто был рядом, идут за мной.
Я то и дело оборачивалась – не появились ли из леса знакомые фигуры – в запорошенной степи их было бы сразу заметно. Нет, пока нет. Мальчишки не дали мне тащить проводницу, волокли сами. Сзади бодро скрипела тележка той бабульки, которая не могла спуститься из вагона. Тележку и старушку тащили на себе две девчонки, чуть постарше меня, и тащили бодро. Я тогда верила: мы успеем! Даже глядя на этот рваный хвост разномастных человечков, растянувшийся по степи. Кто-то спотыкался, хоть было и не скользко, и даже ухабов под ногами особых-то не было, кто-то ворчал, что холодно, и было правда холодно, мы так, пожалуй, простудим свою команду в простынях: на них-то форма без шинелей. Я верила, что мы успеем уйти. А если нет?
У меня есть курсанты, на них можно положиться. Еще есть Михалыч с командой попутчиков, он вроде нормальный, если ему правильно внушить, что нужно. Девчонки, волокущие бабульку: думаю, они приучены выполнять приказы и работать в команде. Уже немало. Но все равно мало. Не знаю, сколько там в лесу Падали, но, судя по запаху, не два и не три куска. Может, десяток или больше.
Я смотрела под ноги, выискивая подходящие палки. Попадалась только сухая трава и толстые высушенные стебли борщевика. Не пойдет: сломается после первого же удара. В степи с палками прямо беда.
– Ира!
Это Михалыч. Он шел метров на двадцать впереди и вряд ли меня видел. Надо подойти. Я бросила мальчишкам: – Скоро приду, – и метнулась к доктору. Если бежать, то ухабы и кочки очень даже встречаются и бьют по ногам как в городе чемоданы на колесиках. Я споткнулась о розовый чемоданчик той безмятежной женщины, которая спрашивала, что случилось, задела кого-то плечом. Подбежала к доктору:
– Я!
Доктор пыхтел и поблескивал бисеринками пота на лысине. Он тащил машиниста, рюкзак на спине и еще собственный вес, немаленький.
– Молодец. Возьми у меня в рюкзаке спальник и свитер да укрой этого. – Он кивнул на машиниста в простыне. На том была только форменная рубашка и штаны, остальное, видимо, осталось в кабине.
– Может, и рюкзак взять? Или подменить вас с простыней хоть на полчасика?
– Еще чего! Выполняй. И по остальным пробегись, не мы одни забыли шинель. А то простудим команду. Вот понесло же нас…
Он ворчал, а я взяла в зубы телефон с включенной подсветкой и полезла на ходу в рюкзак доктора. Я старалась идти с ним в ногу, чтобы не наступать на пятки, и одновременно копалась в рюкзаке. Доктор тяжело дышал, и пар летел мне в лицо. Вот некоторые хорохорятся, а дыхание у самих такое, будто сейчас упадут и уже не встанут. И кто этого кабана на себе потащит? Я-то донесу, но мне не дадут: кто-нибудь такой же добренький отберет и вскоре сам свалится…
Нужное барахло нашлось, как всегда, на самом дне. Пока его доставала, успела нашарить в рюкзаке и прикарманить зажигалку. Не стыдно. Мне правда надо. Я накинула на машиниста спальник, кое-как, на ходу, передвигаясь вприпрыжку, напялила на него свитер. Когда закончила, на доктора было уже страшно смотреть: даже в темноте было видно, какое бордовое у него стало лицо.
– Передохните, доктор. Случись что, вас кто потащит?
– Вот и посмотрим, какая ты сильная. На. Пойду сам остальных укрою. – Он сунул мне свой конец простыни и укатился в толпу.
– Тяжело? – Долговязый дядька в шапке с помпоном, тащивший второй конец простыни, впервые подал голос.
– Пока нет.
– А вот мне уже немного того. Далеко здесь идти, не знаешь?
– По навигатору – пять, – соврала я. – Один уже точно сделали.
– Черт! Вот чего Михалыча сюда понесло, не знаешь? Дошли бы по шпалам до станции – нет: «Автовокзал-автовокзал и больница рядом»! Дался ему этот автовокзал!
Еще один! Когда всего не знаешь, думаешь, что прав. А я не могу сказать ему все. У виска покрутит и нарочно сделает по-своему. Решит, что я сошла с ума. Впрочем, и сейчас картина безумная: ночь, запорошенная степь и взвод идиотов с чемоданами тащит на простынях спящую бригаду пассажирского поезда. Нам бы только успеть оторваться. Ночи-то уже длинные. Восход в восемь двадцать две. Ненавижу осень и зиму!