Она слетела с лестницы, выскочила из подъезда и захлопнула за собой дверь.
Померещилось или пчела в самом деле ударилась в нее с таким грохотом, будто была сделана из камня или чугуна?
Да нет, наверное, просто дверь сама по себе так сильно хлопнула.
Пожав плечами, Зойка пошла своей дорогой — в травмпункт на улицу Нартова. Вернее, поехала на троллейбусе номер тринадцать. Вернее, потащилась!
Казалось, что у него все колеса заплетаются, а антенны, или как их, ну эти… троллейбусные рога, в проводах путаются. Он три или даже четыре раза останавливался, водителю приходилось выходить и поднимать антенны на провода, потому что они срывались!
Уже почти все пассажиры, изругав и этот троллейбус, и весь троллейбусный парк, и водителя, и муниципальные власти, и даже кондукторшу, которая была тут вообще никаким боком не виновата, вышли и пересели на маршрутки и автобусы. Может, и Зойке надо было выйти, но ее охватила какая-то странная лень, аж неохота было с места двинуться, и даже когда троллейбус дополз наконец до улицы Нартова, она еле-еле заставила себя подняться с сиденья и выйти на остановке.
С троллейбусом опять что-то, наверное, случилось, потому что он не трогался с места, а стоял с открытыми дверями и словно бы ждал Зойку. Словно надеялся, что она передумает и не пойдет в травмпункт.
Но она все же пошла.
За спиной послышался лязг сомкнувшихся троллейбусных дверей. Как будто кто-то тяжело, с сожалением вздохнул.
Зойка оглянулась.
Никого. Пусто. А кто там мог оказаться? Дверной глазок с ресничками? Ха-ха!
А вот и травмпункт. Зойка поднялась на крыльцо — и отшатнулась, потому что перед ней вдруг очутилась какая-то пчела. Зависла в воздухе, будто загораживала дверь, и так висела, повернувшись к Зойке и угрожающе жужжа.
Оказывается, стоит вам однажды очутиться лицом, так сказать, к лицу с какой-нибудь пчелой, которая намерена вас крепко тяпнуть, как вы уже начинаете понимать весь остальной пчелиный род. Их намерения становятся вам совершенно очевидны. Перед пчелами природой поставлены две задачи: собирать нектар для производства меда и кусать людей.
Зойка очень сильно сомневалась, что с нее можно собрать нектар для производства меда. Она годилась только в объекты для кусания. Но эта роль, понятное дело, Зойке не больно-то нравилась.
«А говорят, что популяция пчел в мире сокращается, — угрюмо подумала она. — Или это только у меня сегодня какой-то пчелиный день?»
Из урны на крыльце травмпункта торчала скомканная газета. Зойка схватила ее и резко махнула на пчелу. Та шарахнулась в сторону. Зойка ринулась к двери, влетела в травмпункт… и чуть не вывалилась обратно на крыльцо, увидев на уровне своих глаз чьи-то ноги.
Я спросил электрика Петрова:
«Почему у вас на шее провод?»
Ничего Петров не отвечает —
Он висит и ботами качает, —
мелькнула в памяти одна из любимейших Юлечкиных страшилок, бородатая, как… как составитель известной таблицы Менделеева на портрете в кабинете химии, и пугающая куда меньше, чем контрольная по тому же предмету.
Бояться оказалось совершенно нечего: электрик — очень возможно, что он и в самом деле носил фамилию Петров! — совершенно даже не висел и ничем не качал, а стоял на довольно шаткой стремянке, причем обут он был не в какие-то там боты — само это слово было страшней всей страшилки про несчастного Петрова! — а в обычные шлепки-вьетнамки, вроде тех, в которых щеголяла Зойка, пока не получила урок правильного и безопасного обувания.
При виде этих шлепок Зойке стало ужасно смешно: «Везет этому электрику, что он уже в травмпункте! Если ушибет палец, может сразу обратиться к доктору…»
Стоп. А к какому доктору? Зойка даже фамилии его не знает. Как его найти? Хорошо, если он окажется на дежурстве, — а если нет?
Она пробежала по полупустому коридору и остановилась около дверей того кабинета, куда ее приводила мама. Зойка запомнила дверь потому, что на ней висел плакат, изображающий человека, лежащего под колесами автомобиля. Красный сигнал светофора пояснял, в чем причина трагического события.
Хоть Зойка при первом посещении травмпункта находилась практически в коматозном состоянии, она все же запомнила, что на двери висел только плакат. Теперь снизу оказалась прикреплена бумажка, на которой вкривь и вкось было написано следующее:
Бежишь, не ведая печали,
На красный ломишься, как бык,
А бесы уж тебя нагнали,
Простись со всем, к чему привык.
Уж не бежишь ты, друг мой милый,
И никуда ты не спешишь.
Теперь спокойно ты в могиле
Как мертвый труп один лежишь!
А коль пойдешь ты на зеленый,
Живым останешься навек.
Мать не утрет слезы соленой,
Ты будешь счастлив, человек!
Наверное, стихи сочинили на тот случай, если бы посетители оказались особо «продвинутые» и не сообразили, что и почему произошло.
Конечно, травмпункт был серьезным и не слишком-то веселым учреждением, но Зойка не удержалась и захохотала.
Захохотала она так, что дверь с плакатом распахнулась и из нее высунулся… тот самый толстый дядька, которого она уже видела сегодня утром и который сказал ей, что Константиновы в этой квартире не живут, а здесь давным-давно живут Страховы!
Теперь он был не в растянутых трениках, а в зеленоватой врачебной робе и шапочке, прикрывающей лысину, но от этого не стал более привлекательным.
— Хм, — сказал Страхов озадаченно. — Опять ты, что ли? Снова Константиновых ищешь? Здесь они точно не живут, ты уж мне поверь! И вообще, как-то тебя слишком много, тебе не кажется?
Зойка могла бы сказать о нем то же самое, что это его как-то слишком много: и в подъезде он, и тут он, — однако не стала. Общеизвестно, что рискнуть нахамить взрослым можно, только находясь от них на приличном расстоянии — или если вам от них ничего не нужно. А Зойка стояла к Страхову чуть ли не вплотную, это раз, два — она ведь искала рыжего доктора, а спросить о нем предстояло именно у Страхова.
Нахамишь — ответа не получишь. Лучше воздержаться и не связываться. Поэтому Зойка только пожала плечами. Мол, она не знает, много ее или мало. Мол, Страхову виднее!
— Ну и чего ты ржала под дверью? — грубо спросил он.
Зойка хотела ответить, что ржут кони в поле, а люди смеются или хохочут, но опять же решила не связываться и опять же пожала плечами.
Страхов хмыкнул, покрутил пальцем у виска и начал прикрывать дверь, но тут Зойка подала голос:
— А где другой доктор?
— Какой? — снова высунулся Страхов.
— Ну, такой… с рыжими волосами. У него вот здесь татуировка — BES.
— Э… — сказал Страхов. И снова: — Э-э…
И замолчал.
У него, похоже, пропал дар речи. Правда, ненадолго.
— Бес, говоришь? — повторил Страхов задумчиво. — Из этих, что ли? — И, ткнув пальцем в листок на двери своего кабинета, продекламировал:
А бесы уж тебя нагнали,
Простись со всем, к чему привык.
Конечно, Страхов издевался. Конечно, следовало бы фыркнуть, гордо повернуться и уйти, но Зойка не могла. Ей необходимо было все выяснить, чтобы вернуть медальон. Еще одной ночи в компании с разбушевавшейся совестью она бы просто не пережила!
— Другой доктор! — повторила Зойка настойчиво. — Высокий такой, рыжий. У него очень белые, поросшие рыжими волосками, конопа… то есть веснушчатые лапи… в смысле, руки. Он в этом кабинете позавчера работал. Я была у него на приеме. Я… хочу ему большое спасибо сказать. Он мне мизинец на ноге вправлял. И нога больше не болит!
И она в доказательство подрыгала левой ногой.
Страхов перевел взгляд на Зойкину кроссовку, потом поглядел ей в глаза и сказал: