Сашка точно знал, что катер настоящий и отдельный. Он его еще перед тем, как залезть в скафандр, обошел со всех сторон и потрогал. А изнутри тогда был виден тот самый ангар и ходящие в нем люди.
Разве что, думал он, оставалось экраны на стекла налепить…
Потому что теперь за стеклами была пустота, усеянная звездами, а в ней поворачивалась цепочка огромных бочек, навешенных на центральную ось. Корабль. Как на картинке из учебника…
А потом катер повернулся, потому что Корабль ушел из окон и появился огромный пестро-коричнево-синий шар, висящий в пустоте. Наверное, он был виден из кольцевой галереи, вот только Сашка туда не ходил, и вообще, уже больше недели никуда не ходил…
Шар поворачивался под ними и рос. Пожалуй, никакая сила не могла бы теперь отлепить от иллюминатора Сашку, глядящего на Планету.
Катер стал погружаться в это голубое и прозрачное, которое окружало Планету со всех сторон, и его начало слегка потряхивать и раскачивать, а снизу поползли бледные языки пламени. Сашка вцепился в кресло обеими руками — его еще ни разу так не трясло, и вообще, на Корабле ничто никогда не трясло так. Единственные тряски Сашка устраивал себе сам, во время скачек на роботах, ну и еще когда он был намного младше, папа носил его на плечах и специально встряхивал, для смеха.
А теперь какая-то огромная сила раскачивала катер, такой огромный в ангаре и такой маленький над этой гигантской, невообразимой Планетой. Она заслоняла все больше неба, а оставшееся небо вдруг стало синеватым, сперва сбоку, а потом и наверху, и звезды стали пропадать совсем, а внизу появились такие белые и драные клочки, как в картинках про Землю. Но тут Сашка не смог ничего думать вообще, а просто ждал, что дальше случится.
Планета разрослась до полнеба, и Сашка вдруг осознал себя над огромной видеокартой, как Земля, только другая, незнакомая. Под ним была большая клякса материка, а вторая клякса изгибалась длинным хвостом, уходя за край Планеты. И земные видеокарты были синие с зеленью и желтым, а здесь внизу мутно-зеленым было море, а суша вся по-разному коричневая с черным, без единого зеленого пятнышка.
Материк тоже рос, заслонил все вокруг, его усеивали дымные столбы и темные трещины. Потом стал приближаться его дальний край. Этот край повернулся вдруг под ним, меняя местами землю и воду. Затем приблизилась самая граница, серо-сине-коричневая полоса вдоль воды. Выступы берега закрыли часть неба. Качнуло вперед — и все замерло, только внизу скрипело и скрежетало.
Папина рука протянулась, проверила стекло Сашкиного шлема. Катер открылся.
Сашка услышал непонятный шум. Знакомый, но все равно непонятный. Потому что его не могло быть. Он остался в голограммах и картинках о Земле. Как это?
Он почти выпал из катера. Едва заметил, что его поддержала мама. Побежал туда, где шумело… Споткнулся. Остановился.
Шум его собственных шагов был незнакомым. Неравномерным, скрипучим. Таким же неравномерным была вся поверхность вокруг него: мелкие-мелкие осколки камня, которые усеивали все вокруг, и торчащие из-под него неровные, изломанные целые куски.
На земных картинках берег часто был желтым и полого уходил в воду. А здесь он был неправильным и неаккуратным весь. Вода беспрестанно крутилась между торчащих каменных осколков, наступала и отступала понемногу, производя тот самый равномерный шум. Все было неровным, неверным, чужим.
— Можно потрогать воду, — сказал в ухе папин голос. — Только помни, нельзя снимать перчатки. Придется пока так походить.
Он не просто потрогал — зашел в воду по колено и засунул руки до локтей. Вода отступила, потом прибежала, толкнув его упругой, осязаемой прохладностью. Под ногами шевелились и двигались мелкие округлые камни, темные, сине-серые.
— Что это?
— Это застывшая лава. Здесь вулкан неподалеку.
Оглядевшись, Сашка сперва увидел людей. Они рассеялись вдоль воды, что-то выливали в нее из больших пластиковых бочек, тех самых, которые занимали большую часть груза катера. И только потом увидел за катером высокий берег, а над берегом — торчащий вверх разломанный неаккуратный горб, над которым поднимались черные клубы.
Он далеко, понял вдруг Сашка. Как на картинке. Он как будто внутри большой голограммы, только в ней нет стенок, а есть «далеко» и «не очень далеко».
Но вот же вода.
Настоящая.
Не льющаяся из крана.
И берег. Неровный, сыплющийся под ногами.
Настоящий.
Он сел прямо в воду, потому что голова закружилась.
Посидел с закрытыми глазами, снова открыл их.
Неимоверно огромный берег никуда не исчез. Над головой была пустота, только где-то очень высоко проплавали эти белые и драные клочья, которые, кажется, назывались «облака».
И мама обняла его.
— Ты как себя чувствуешь? Отнести тебя в катер? Вас должны были готовить к настоящему пространству, но ты первый вышел из корабля, кто его знает, как оно бывает…
— Оно все взаправдашнее… — прошептал Сашка.
— Взаправдашнее, — подтвердила мама. — Настоящее.
— Значит, и Земля была по-настоящему.
Она помолчала, обнимая его.
— И Земля, да. Ох, Сашка, Сашка… И почему ты нам так не поверил?
— Голограммы нельзя потрогать, — сказал упрямо Сашка.
— А этот берег — можно.
— И мы должны здесь жить?
— Нет, мы не будем здесь жить. Мы найдем себе другую планету. А на этой нет никакой жизни. Но мы оставили здесь бактерии и водоросли, и они когда-нибудь сделают здесь атмосферу и нормальную жизнь. Тогда здесь тоже поселятся люди. Пойдем, — сказала она, увлекая его за собой.
— Я не хочу уходить!
— Надо, Сашенька. Катер сейчас улетает. Мы все уходим. Остальные уже вылили наши водоросли в море. И пожалуйста… обещай больше не пытаться открывать внешние люки корабля. Ты теперь знаешь, что за ними действительно пустота.
Сашка замолчал. Настоящее дали подержать в руках — и оно снова исчезало.
Но главное — оно было…
Пустые бочки сложили горкой на камнях. Забрались в катер, пристегнулись. Каждое кресло обволокло своего человека специальной пенкой — это называлось не то «дезактивация», не то «дезинфекция».
Под ними снова поворачивалась Планета. Или даже теперь просто планета. Одна из многих. Мир оказался вдруг такой большой, а Сашка — такой маленький… И было от этого почему-то легко.
Потому что его здесь никто не обманывал.