— Да мне, в общем-то, торопиться некуда, — ответил Райан.
— Короче: если хочешь, можешь заглянуть ко мне. — Она указала жестом направление. — Примерно миля в ту сторону. Увидишь там белую лестницу и фонарь на самом верху.
— Надеюсь, что мистера Ритчи нет дома.
— Ну да, а ты как думал?
— А кто же там с тобой? Горничная?
— Никого.
— И тебе не страшно одной?
Она покачала головой и снова отбросила волосы.
— Мне это нравится.
— И чем же ты занимаешься?
— Да так, всем понемногу.
— Например?
— Приходи сегодня — сам узнаешь.
— Я подумаю.
Нэнси пожала плечами и, развернувшись, пошла в сторону дома. Она явно ждала, что он еще что-нибудь скажет. Даже по ее спине, походке было видно, что с каждым шагом она напрягается и волнуется все больше. «Ничего, ничего, — думал Райан, — с девчонками нужно построже. Привыкли, что стоит им вильнуть хвостом, как парень делает стойку. На сегодня с меня хватит. Никуда она не денется. Придет сама — не сегодня, так завтра. Скорее всего, завтра. В это же время и в этом же месте. Разве я не прав? Ты абсолютно прав, старина. Абсолютно».
7
Однажды, когда Джеку Райану было тринадцать лет, он набрался смелости и повис на руках на крыше своего пятиэтажного дома. Сделал он это просто так — захотел проверить, сможет или нет. Начал он с того, что сел на краю крыши с той стороны, где не было карниза, потом перевернулся и лег на крышу грудью, уцепившись за нее растопыренными пальцами. Он лежал, прижавшись лицом к теплому сухому гудрону, а его ноги висели в воздухе. Потом подтянулся на руках и забросил колено на крышу. Остальное было просто. Он походил по крыше, чтобы перевести дыхание, встряхивая руками и ногами, как это делают спринтеры перед тем, как выйти к стартовым колодкам. Дело было летним утром, и на крыше он был один — один над кронами тополей и целым лесом печных труб, телевизионных антенн и крыш других зданий. До него доносился гул машин, кативших по Вудворд-авеню, и выделявшийся на фоне общего шума рокот автомобиля, медленно пробиравшегося вдоль его длинного дома. Вздохнув, Райан снова подошел к краю крыши и посидел там, свесив ноги. Теперь он знал, что может сделать это и что в этом нет ничего особенно трудного. Главное — быть осторожным и не натворить каких-нибудь глупостей от страха или от избытка смелости. Но одного знания было ему уже недостаточно.
В тот же день он надел свой любимый свитер без рукавов, бейсбольную шапочку — в должной мере грязную и мятую — и отправился на «Форд Филд» на тренировку. Он отстоял сколько нужно в семи футах от третьей базы, невзирая на солнце и поднятую над стадионом пыль, и с каждой подачей ощущал себя все сильнее и опытнее. Он все делал, как его учили: в нужный момент приседал, расслабленно держа руки, после чего, поправив шапочку, дожидался следующей подачи, разглядывая углубление в японской перчатке и притаптывая землю перед собой носками кроссовок.
После тренировки и ланча он позвал с собой нескольких приятелей. Все вместе поднялись на крышу, где он, никого ни о чем не предупредив, подошел к самому краю и через мгновение уже повис, держась за крышу одними руками. Лица друзей, которые он увидел, вскарабкавшись обратно, он запомнил на всю жизнь.
«Рисковать или нет?» — думал он в то утро и все-таки рискнул перевернуться на живот и постепенно сползти вниз, пока под ладонями не оказался край крыши. Не забыть только сначала посмотреть, нет ли там острой грани или раскрошившейся штукатурки. А потом — висеть, чувствуя, как наливаются приятной тяжестью пальцы и касаются стены ноги. «Считай до десяти», — приказал он себе. До пяти все шло легко, он считал медленно, потом стал считать быстрее и поймал себя на том, что начал подтягиваться раньше времени. В наказание за это он заставил себя снова повиснуть всем телом и остаться в таком положении пару лишних секунд. После чего подчеркнуто неторопливо подтянулся, перевалил через край и так и остался лежать лицом вниз, не в силах даже перевернуться на спину.
Наконец Райан поднялся, отошел от края крыши и вдруг подумал: «А зачем вообще кому-то что-то рассказывать? Если ты что-то можешь и знаешь об этом, что тебе еще нужно? Разве этого не достаточно?» И он действительно никому больше ни о чем не говорил и даже не намекал. Даже тем приятелям, что были с ним в первый раз, он сказал, что с его стороны это была глупость и больше он рисковать не намерен. Но одно дело — никому ни о чем не рассказывать, и совсем другое — время от времени проверять себя на смелость. И с тех пор иногда он снова делал это — поднимался на крышу и висел там на одних руках.
В то утро, сгребая мусор на пляже, Райан несколько раз вспомнил об этом случае из своего детства.
— Если тебе нечего делать, — сказал мистер Маджестик Райану, — останься посмотреть телевизор.
— Спасибо, но у меня есть кое-какие дела.
— И как же ее зовут? — усмехнулся мистер Маджестик и отправил в рот кусок ветчины. Пережевывая мясо, он добавил: — Сегодня показывают «Макхейла на флоте». Тот еще сукин сын — видел уже?
— Видел.
Донна накрыла стол на веранде: ветчина, жареная картошка соломкой, горошек, яблочное пюре, пиво, хлеб домашней выпечки и фруктовое желе на десерт. Райан слышал, как она возится на кухне и гремит кастрюлями.
— Этот фильм напоминает мне те времена, когда я сам служил, — сказал мистер Маджестик. — На самом деле все, что показывают в «Макхейле на флоте», — вранье. Нам в такие красивые истории попадать не доводилось. Но общую атмосферу передает верно. Знаешь, кто такие «морские пчелы»?
— Что-то слышал, — сказал Райан.
— Военно-строительный батальон. Мы построили и поддерживали в рабочем состоянии посадочную полосу в Лос-Негрос — это на Адмиралтейских островах. Слыхал про такие?
— Кажется, нет.
— Новую Гвинею знаешь?
Райан кивнул. Где-то повыше Австралии.
— Ну вот, к северу от Новой Гвинеи миль на четыреста, — сказал мистер Маджестик. — Это и есть Адмиралтейские острова. Одно время у нас там не было настоящей работы, так мы стали делать браслеты — ну, для часов или просто для украшения, ты такие наверняка видел. Многие на них свои имена гравируют. Делали их из нержавейки или из алюминия и вставляли туда камушки, «кошачьи глазки», которые покупали у гуков.[4] Маленькие такие круглые камушки, обычно коричневые, черные с белым, иногда зеленые. А потом продавали это барахло ребятам из морской авиации — летчикам, механикам. Смех, да и только. Блестящий мусор, а эти отчаянные парни набрасывались на него, как дикари. Можно было за один браслет выменять бутылку виски, которая в тех краях стоила тридцать пять баксов. До того, как нас туда перебросили, остров охраняла Первая кавалерийская дивизия. Без лошадей, правда. Одно название, что кавалерийская.
— Я знаю, они сейчас во Вьетнаме, — сказал Райан. — Ясное дело, тоже без лошадей.
— Был у нас там один случай, — стал вспоминать мистер Маджестик. — Угроза, что японцы высадятся на остров с западного берега. А там сплошь кокосовые пальмы. Вот нас, «морских пчел», и направили туда, чтобы мы выкорчевали бульдозерами кокосовые пальмы и обеспечили сектор обстрела для пулеметов. Тогда-то мы с ребятами из Первой кавалерийской и познакомились — позже их перебросили на Филиппины — и продавали им всякое барахло. Они как раз вели бои за взлетную полосу, которую нам пришлось строить практически заново. С ходу ее взять не удалось. Ну, наши окопались, стали прикидывать, как выбить оттуда косоглазых. Но и те времени зря не теряли и знаешь что придумали? Вдруг наши видят, что на них прямо по посадочной полосе идет целая толпа совершенно голых японских баб. Уж не знаю, гейши они там были или еще кто, но идут прямо на наши окопы с пулеметами в чем мать родила. Ну, парни, конечно, обалдели, а потом почуяли, что дело неладно, и давай орать: «Стой! Руки вверх!» А этим хоть бы что — прут себе и прут. Ну и тогда наши начали лупить из пулеметов, и вдруг на взлетной полосе взрыв за взрывом. Только потом дошло: оказывается, эти стервы несли по две гранаты под мышками. Представляешь, что придумали? Подойти к американским парням вплотную и просто поднять руки.