Выбрать главу

Дом этот, бывший Московского страхового общества, насчитывает два века истории. Таких старых особняков осталось в Москве немного. И можно сказать с некоторой уверенностью: не только в Москве, но и в целом мире едва ли найдется дом, имеющий столь ужасную историю. Она, кстати сказать, еще совсем почти не изучена.

В середине XVIII века жил на этих местах гвардии ротмистр и внук смоленского воеводы Глеб Алексеевич Салтыков, человек богатый и очень знатный. Больше о нем ничего не известно. Он рано умер, и после него остались в его доме, как говорит приобщенный к следствию документ, «весьма не маловажныя креминальныя дела».

Дела были действительно немаловажные. В доме Салтыкова чудовищными пытками было замучено насмерть более ста человек. Глеб Алексеевич оставил молодую вдову Дарью Николаевну. Предшественницей Феликса Дзержинского на этом месте «проклятой улицы» была Салтычиха{4}.

Как догадываются, вероятно, читатели, я рассказываю прошлое Лубянки не для обличения «проклятого царизма». Но если б я задался целью его обличать, то не остановился бы, конечно, на деле Дарьи Салтыковой. Самое дело это большой публике, вероятно, очень мало известно. Однако ссылками на «Салтычиху» брошюрная литература наша немного злоупотребляла. Дарья Салтыкова, замучившая сотню дворовых людей («зажженными щипцами припекательными тянувше за уши» и т. д.), была, надо думать, душевно больная.

Интересно то, что некоторые из худших злодеяний Салтычихи были вызваны страстным чувством любви. Добрая половина преступлений на нашей грешной земле происходит от «альтруизма». Молодой Баррер, на днях задушивший сторожа тюрьмы в Рамбуйе, на ограбленные 40 франков купил подарок своей любовнице и сводил ее в ресторан.

Следственное дело о Салтычихе говорит, что она «жила беззаконно с обретающимся у межевания земель капитаном Николаем Андреевичем Тютчевым». Капитан этот скоро бросил нежную красавицу (от которой он, по-видимому, не очень далеко ушел в моральном отношении). Тютчев влюбился в другую даму, в Пелагею Денисовну Панютину, и сделал ей предложение. Разъяренная Салтычиха приказала тогда своему конюху Роману Иванову поджечь дом Панютиной, «чтобы оной капитан Тютчев и с тою невестой в том доме сгорели». Конюх отправился ночью «подтыкать состав под застреху», но в последнюю минуту не решился поджечь дом и, вернувшись, объявил своей госпоже: «сделать того никак невозможно», за что и был подвергнут жестоким истязаниям. После неудачи поджога Салтыкова подослала к Тютчеву и Панютиной убийц. На Брянской дороге, по которой должны были проезжать в свое имение молодые, их ждала засада. Не удалось и это покушение. Но следствие установило «в сих законопреступных страстях ея, Салтыковой, участие».

Насколько мне известно, в печати никогда не указывалось, что «обретавшийся у межевания земель» капитан, любовник Салтычихи, был родным дедом нашего великого поэта. Иван Аксаков, биограф и зять Тютчева, возведя род Тютчевых к флорентийской семье Дуджи, о ближайших предках Федора Ивановича говорит кратко: «Если верить запискам Добрынина, брянские помещики Тютчевы славились лишь разгулом и произволом, доходившими до неистовства». Свою знаменитую остроту о том, что история России до Петра — панихида, а после Петра — уголовщина, великий поэт, быть может, выводил отчасти из своих семейных преданий. Семья его матери была неизмеримо культурнее. Но и здесь близким родственником Тютчева был гр. А. И. Остерман-Толстой, который из ненависти к Французской революции держал у себя швейцара камердинера специально для того, чтобы «бить по морде гражданина свободной республики».

Прямое потомство самой Салтыковой в России угасло (есть, кажется, ее потомки французы). Ближайшим же родственником «вдовы-душегубцы» в настоящее время является наш известный историк, мой товарищ по партии С. П. Мельгунов{5}, правнук женатого на племяннице Салтычихи ярославского генерал-губернатора, любимца Елизаветы, Петра III и Екатерины II. Если не ошибаюсь, к Мельгуновым перешла и часть салтыковского богатства (костромские имения на Ветлуге){6}. Я отнюдь, впрочем, не «инсинирую», что «Голос минувшего» и издательство «Задруга», в которых принимают участие чуть ли не все передовые писатели России, созданы на деньги Салтычихи.

Другой родственник Салтыковой (по линии Чернышевых) — известный глава течения «Я никого не ем» В. Г. Чертков{7}, благополучно продолжающий при большевиках свою полувековую борьбу с мясоедением.

вернуться

4

По преданию и по некоторым литературным указаниям, дом Московского страхового общества (теперь МЧК) и есть дом Салтычихи. Мне не удалось найти в парижских книгохранилищах указания, когда и кем был построен этот зловещий дом. В. А. Никольский считает домом «душегубицы» усадьбу № 14 по Кузнецкому Мосту. По данным следственного дела (по крайней мере, в его части, опубликованной в «Русском архиве» и «Русской старине»), видно, что дом Салтыковой находился в приходе церкви Введения Пресвятой Богородицы, приблизительно на углу Б. Лубянки и Кузнецкого Моста. Это соответствует положению обоих домов № 14.

вернуться

5

Мельгунов Сергей Петрович (1879/80— 1956) — русский историк, публицист. Редактор журнала «Голос минувшего». Автор трудов по истории церкви, русской общественной мысли и революционного движения. После Октябрьской революции — эмигрант.

вернуться

6

По крайней мере, Потемкин в 1781 году, желая купить эти имения, запрашивал о них А. П. Мельгунова.

вернуться

7

Чертков Владимир Григорьевич (1854—1936) — русский общественный деятель, издатель, друг Л. Н. Толстого, последователь его учения. Организатор издательства «Посредник» (1884); в 1897—1907 жил за границей, издавал газету «Свободное слово», сборники «Листки «Свободного слова». Проповедовал вегетарианство. С 1928 г. — редактор Полного собрания сочинений Толстого в 90 тт.