— Держи, — он подал Олегу наполовину пустой пузырь и грязными штиблетами влез на карниз. Открыв настежь форточку и просунув в нее руки и голову, вскинул в стороны шторы.
Читающая на софе журнал полуобнаженная девушка, прикрываясь пледом, испуганно смотрела на непрошеного гостя, который таким оригинальным способом пытался проникнуть в ее квартиру и, как только он открыл полных вставных зубов рот, она поняла, что это не Ромео.
— Ну, ты, овца романовская, — донеслось до Святого из окна, где разорялся его приятель, — ты что, осекается, лошадь Пржевальского? Я полчаса вышибаю тебе стекла, — орал пьяный Толян, — че вылупилась? Стакан тащи, видишь людям выпить не из чего.
Спрыгнув на землю, он никак не мог успокоиться и возмущенно махал руками.
— Вот халява, рабочий класс вкалывает, между прочим уже два часа, а эта королева, наверное, до обеда под одеялом будет булки парить. Дай-ка, масть перебью, — он забрал у Олега бутылку и сделал большой глоток.
Не дожидаясь, дадут им стакан или нет, подельники завернули за угол и направились вдоль по зеленой тополиной улочке. Пройдя мимо двух домов, в третьем снова надыбали отворенную форточку. Барабанил в это окно Толян, как в свое собственное, и, не обращая внимания на редких прохожих, которые посматривали, как долговязый мужчина, отмахиваясь, очевидно от своего приятеля, лезет на скользкий подоконник, спешили по своим делам дальше. Святой отошел к кустам акации и, постелив на мокрую траву пустую коробку из-под рыбных консервов, присел и стал ждать. Как всегда, не привлекая к себе внимания, он осторожно косил по сторонам, с удовлетворением отмечая, что кажется все ништяк. Прошло десять томительных минут, это максимум для воров-домушников, работающих на «хапок». Олег выдержал еще пять, ждать дальше было нельзя: «Где он пропал, уродина?» Теперь он, уже не обращая внимания на то, видит или нет кто-нибудь, на то, что он вытворяет, Святой вспрыгнул на ржавый карниз и заглянул в квартиру. У стены, на аккуратно прибранной широкой кровати, закинув мосластые ноги в грязных плетенках на васильковую наволочку подушки, с диким присвистом храпел Леончик, возле него на полу лежал огромный узел краденых лантухов. Ожидавший от подельника любой шняги, но не такой, Олег буквально упал в хату.
— Вставай, свинья, — он скинул Толяна на жесткий пол.
Загремев костями, тот встал на карачки и, явно не понимая, что с ним происходит, что-то мычал.
— Вот чучело, я привык, конечно, что почти на каждой делюге ты корки мочишь, но сегодня, оглобля, ты лишка двинул.
Святой обхватил вдрызг пьяного приятеля поперек туловища и поволок его почти безжизненное тело к заранее распахнутому окну. Перевалившись через подоконник беспомощно болтающимися ногами, Леончик искал точку опоры.
— Отпускай, — скомандовал он подельнику, который крепко держал его за шиворот. Олег разжал пальцы и Толян рухнул на асфальт. Прихватив собранные вещи, Святой выбросил их на улицу, и выскочил вслед за ними сам, приземлившись прямо на спину бесчувственно распластанного подельника. Минут через пять, обливаясь потом, намертво вцепившегося в узел Леончика, Олег затащил в соседний двор. Под ароматно пахнущую дождем и смолой свежеструганную кучу досок, горкой сложенную у сарая, он засунул завязанные в безразмерную скатерть ворованные тряпки и, привалив Толяна спиной к угольному ящику, устало сел рядом. «Если так наворачивать будем», — глядя на спящего подельника, невесело размышлял Святой, — «то в недалеком будущем ждет нас небо в клеточку, одежда в полосочку».
Толян очнулся к вечеру и одубелыми шарами воспаленных глаз уставился на приятеля.
— Где мы?
— А ты как думаешь? — зло ответил Олег.
— Не знаю.
— Вот так ты проснешься когда-нибудь за решеткой — и не будешь знать, за что паришься. Выбирай, водку будешь жрать или работать?
— Ты же знаешь, я без отравы пахать боюсь, — виновато опустил голову Леончик.
Святой разворотил доски и вытянул узел с лантухами.
— Держи, к сожалению, нам с тобой не по пути.
— Долю-то свою хоть возьми.
— Долюшку мою отдашь Леопольду, — Олег отряхнул брюки и, выбив ногой доску в заборе, нырнул в образовавшуюся дыру.
Тридцатого сентября у Святого было два праздника. Ему стукнуло двадцать пять, и Лена сказала ему, что забеременела. Отец с Эдиком с утра носились по магазинам, выполняя материнские заказы к торжественному столу, а Олег, прижав ухо к горячему животу будущей жены ждал, что изнутри его кто-нибудь пнет маленькой ножкой.