— Стой, Олег, — схватился за голову Грознов, — увидев, что острые ножа встало точно напротив сердца.
Святой сел в угол, левой рукой держась за лезвие, воткнул чуточку нож меж ребер, чтобы не промахнуться и поднял правую. Осталось стукнуть по рукоятке, он уже не слышал, что говорит Грознов, в глазах поплыло. Душа расставалась с телом и по-звериному выла.
Ушатов орал громче и именно его крик вернул сознание.
— Мы не сомневаемся, что у тебя хватит духа покончить с собой, но как быть с жизнью, Олег? Ты ведь сейчас всех бросишь и жену, и детей, и пацанов, с которыми на «Акации» был, они-то пошли за тобой, потому что верили в тебя.
— Правильно Григорьевич толкует, — присел на кровать Грознов, — успеешь зарезаться. Не думаешь о себе, побеспокойся о других, ведь не для себя живем, Олег.
На металлических ступеньках лестницы, убегающих в подвал к камерам, где орали казалось звери, сидели Краев с Шульгиным.
— Как думаешь, Игореха, без крови обойдемся?
— Вот блин, пацан-то вроде нормальный, мне дело прошлое, он понравился.
По коридору бежал Веселов, таща за собой за руку невысокую девушку.
— Дорогу!
Оба встали, пропустив их в подвал. Спустя минуту запаренный Веселов присел рядом с ними.
— Кто это, врач?
— Жена Олега. Кунников разрешил ей свидание, а тут эта каша, посмотрим, может, вовремя пришла.
Управление вкалывало и никто пока не был в курсе, что происходило в подвале.
— Подумай обо всех, — продолжал Грознов, — это ведь труднее, чем то, что ты собираешься сделать.
— Прикури сигарету и брось.
Вилась струйка дыма, тек по голой груди тоненький ручеек крови, текли вместе с ним секунды, определяя конец, или продолжение, вернее мучение дальнейшей жизни.
Ленка не торопилась что-либо сказать мужу и, наконец, подтолкнутая в спину Ушатовым, разлепила губы.
— Бросай нож, Олежка.
— Не охота, Ленка, в камере смертников подыхать, — отбосил он нож под кровать, — но видимо придется. Вызывайте следователя.
— Григорьевич, своди Олега в туалет, пусть умоется да побреется, а я пока Кунникову в прокуратуру брякну. Лена, приходи завтра, у Олега сегодня трудный день будет, — следом за ней Грознов быстро вышел из камеры.
Ушатов носком ботинка добыл из-под койки нож, присел на корточки, поднял его и улыбнулся, как вчера в самолете.
— Живет, Олег?
— Живем.
На лестнице Грознова караулили Краев, Веселов и Шульгин.
— Ну, что там, Николаевич?
— Все обошлось, мужики, расходитесь по рабочим местам.
Через час Святой глядел в холодный зрак видеокамеры и молчал. Грознов подошел к треноге, на которой был закреплен аппарат и вырубил его.
— Олег, ты ведь принял решение, не мучай себя и нас, давай, рожай — он нажал кнопку «запись», сел на стул и показал Святому кулак.
На сердце стало полегче.
— Сегодня десятое ноября тысяча девятьсот девяносто третьего года. Я, Иконников Олег Борисович, добровольно в отсутствии адвоката даю показания. Понимаю, что выгляжу измученным, но это не от того, что мне рвали ногти, все было как раз наоборот. Просто пришло время все сказать и будет суд, на котором придется все выслушать.
Неслышно работала камера, мотал пленку магнитофон Кунникова, стягивая тяжелый камень с сознания арестованного, кружил за окном снег, застилая серый асфальт белым покрывалом.
Эту ночь, выжатая душа Святого спала крепко, зато не спал Агей. Мокрый от пота и снега, набившегося в полусапожки и за воротник куртки, он с Пингвином разгребал камни, под которыми лежал труп Пестуна.
— На, Леха, фонарик, свети сюда. — Андрюха одел верхонки и стал разгребать не сгоревший уголь. — Жег его кто-то, что ли?
— Может Ветерок?
— Да, наверное, сказал бы мне. Держи мешок — он начал складывать в него полуобгоревшую одежду и кости убитого. — Кажется все. Я устал. Леха, давай посвечу, а ты забросай всю эту бяку снежком и камнями заложи, как было.
Небо уже серело, когда подельники взобрались на крутой порог отвала.
— Раскидывай, Пингвин, кости в разные стороны.
— Подожди, Андрюха, я запарился с этим мешком, вроде скелет один, а тяжелый.
Весь следующий день Святой давал показания и ночью, когда устало опустив голову на колени, смолил одну за одной сигареты, Агей с Лехой, по уши залепленные снегом, нашли место убийства Лисицына. С отвала прямо на захоронение сполз огромный валун. Час разгребали подельники породу, пока докопались до трупа. От тошнотворного запаха мертвечины Пингвин блеванул.