— Собрался.
На продоле Эдьку заковали в «браслеты» и повели в дежурку, где дымили дешевыми сигаретами РУОПовцы. Некурящий Вьялов от своих подчиненных держался в сторонке.
— Здорово, Эдик.
— Здравствуй, Александр Васильевич.
— Что такой смурной?
— Да настоебенило все, если побегу, шмальни мне в башку, чтоб не мучился.
— Ты прекращай ерундой маяться. Тебе еще жить да жить. Рано на себе крест ставить.
— Куда вы меня, в Улан-Удэ?
— В Читу пока, а там видно будет.
Час лета Эдик проспал в мягком кресле «ТУ-134». В аэропорту их встречали Кладников и, только возвратившийся из Хабаровска, Ушатов.
— Плохо себя чувствуешь, Иконников?
— Угадал, Виктор Лаврентьевич, но врача не нужно, все равно он не поможет.
Две «жиги», поднимая снежную пыль, резко понеслись от самолета. Эдька опять кемарил. Ушатов включил рацию.
— Сергей Николаевич, минут через пятнадцать мы будем на месте, у нас все нормально.
— Иконников как?
— Выглядит неважно, сейчас спит.
— Приедете, поднимай его сразу ко мне.
— Понял, конец связи.
Звезды усыпали небо, когда ворота Управления министерства безопасности, пропустив «Жигули» в ограду, плотно закрылись.
— Вылазь, Эдик, — расстегнул на его руках «браслеты» Вьялов, — постой маленько, подыши.
Из дверей вышел в одной рубашке молодой черноусый парень.
— Давайте к Грознову, мужики.
— Здороваться нужно, Сизов.
— Извини, Лаврентьевич, не разглядел в темноте.
— Пока Эдик дышит, травани что-нибудь новенькое.
— Сейчас сделаем, — потер руки Серега. — На проезжей части улицы лежит пьяный мужик. К нему подходит милиционер: «Гражданин, вставайте!» — «А где я нахожусь?» — «У Нарвских ворот». — «Слушай, сделай доброе дело, закрой их, а то страшно дует!».
— Зря ты, Сизов, в наш огород камни кидаешь, — погрозил ему Вьялов.
— Виноват, исправлюсь. Ну, пошли.
— Садись, Эдька, — пригласил его Грознов — Ушатов останься. Понимаю, что устал ты от всего, поэтому сразу к делу. Олег дал показания.
— Не верю. Сам загружусь, про брата ничего не расскажу.
— Грузиться не надо, Эдик, нужна правда.
— Не получится, — мотнул головой, — с Олегом встретиться дайте.
— Нельзя, это противопоказано, но, учитывая, что ты родной брат Олега и он для тебя авторитет, одну штуку сейчас провернем, но при условии, что ты не расскажешь про это Кунникову. Покурите, — он вышел в коридор.
— Игорь Валентинович, — заглянул Грознов в кабинет следователя, сидящего в клубах сигаретного дыма и печатающего что-то на машинке, — дай, пожалуйста, видеокассету самую первую, где Иконников показания дает.
— Зачем? — подозрительно глянул Кунников.
— Проверить надо качество записи.
— Надолго? — бряцая ключами, открыл он сейф.
— Через тридцать минут верну.
— Сделаем так, Эдик, сейчас я дам тебе посмотреть запись всего одну минуту, это все, что я могу, — он ткнул кассету в видеомагнитофон.
Эдька увидел на экране телевизора лицо брата и внимательно слушал, что тот говорит. Прошла ровно минута, потух экран.
— Поехали, Сергей Николаевич.
— Не понял?
— Давайте, говорю, следователя.
Грознов поднял трубку.
— Игорь Валентинович, придется тебе, родной, опять до утра пахать.
— Что случилось?
— Иконников показания давать согласен.
— Сергей Николаевич, ты, что ему кассету показывал? — расстроился следователь.
— Валентинович, когда я ее взял?
— Минут пять назад.
— Вот и вывод, не мог я ему трехчасовую кассету за две минуты прокрутить, она в фотолаборатории. Ты вроде как не рад, что Иконников заговорил?
— Извини, Николаевич, устал, как собака, сейчас в туалет схожу, умоюсь и позвоню, сиди на телефоне.
Восемь дней Эдька давал показания и выезжал со следственной бригадой на места убийств и вооруженных ограблений, совершенных им в составе банды. Двадцать девятого вечером к нему в камеру пришел Грознов.
— Завтра летите, Эдька.
— Куда хоть, Сергей Николаевич?
— В Хабаровск, в тюрьму КГБ. Олег там.
— Может, с ним посадите.
— В одну камеру не могу, Эдик. Показаний у вас много. Следствие установит объективность того, что вы рассказали, если будут расхождения, то сделают вам очную ставку и только потом следователь может поместить вас в одну камеру. Ну, до свидания, к пяти утра будь готов. Поедешь с Шульгиным, Краевым и Сизовым.
— Будь здоров, Николаевич.