Начинался солдафонизм.
— Дурак ты, майор, в общем-то, для тебя это не новость. Пошли, в вашу жизнь красивую.
— В подвал его, волка, на «белый корпус» — задохнулся от негодования красномордый — брату твоему я тоже сделаю — это он уже дошипел в спину подследственного.
«Хорошее болотце» — осматривал Олег новое жилище с мокрыми стенами и небритыми рожами сонных арестантов.
— Старшина, матрац-то дашь?
— Где его взять, скоро кормить вас нечем будет — заворчал дубак, запирая камеру — зарплату третий месяц не получаю — неизвестно кому жаловался он.
— Водки надо?
— Почем?
— Пузырь — пятнашка.
Святой оглянулся. С ним в шестиместке теперь стало девять человек.
— Пять бутылок.
— Давай деньги.
— Все, как всегда, старшина, отраву вперед.
— Да не бойся, не кину я тебя.
— Волоки, волоки — распарывал Олег телогрейку, вынимая свернутые в трубочку деньги — можешь пару банок на закуску прихватить.
— Иди сюда, побазарим, — похлопал рукой по нарам сморщенный, как гармошка пожилой зек.
— Меня Молодым погоняют.
— Меня Святым, читинский.
— Спалился в Хабаре?
— Нет. Тюрьму КГБ разгоняют, я в ней с октября парился.
— Круто — с интересом посмотрел на него Молодой.
— Делов — то много?
— Шесть трупов. Ну и по мелочам немного.
— По ходу, на централе ты самый тяжелый, больше трех ни у кого нет.
Хлопнула кормушка.
— Где новенький?
Старшина подал ему пять пузырей «Распутина» и палку колбасы.
— Восемьдесят тысяч. Олег отсчитал деньги.
— Держи. Завтра дежуришь?
— Дежурю, а что?
— Принеси шампанского на опохмелку, бутылки три?
— Пятнашка.
— Договорились. «Хороший дядька, все у него по пятнашке» — сложил в раковину Святой водку и открыл кран с водой.
Снова загремела блокировка открываемых дверей.
— Фу ты, черт, напутал — встретил Молодой впнутого в камеру невысокого плотного парнишку — думал, легавые со шмоном, а это Ваньку с этапа приперли — пояснил он Олегу — хороший хлопец, два трупа. Вовремя подкатил, бухать будем.
— Я в «столыпине» проснулся, нос чешется — раздевался Ванька — статью заменили, так что пятериком отмажусь.
— За два трупа пятерочкой. — удивился Святой.
— Они у меня легкие. Откинулся когда, мне батя пятьсот штук дал на машину, я в порт Ванино махнул и прямо с парома «японку» старенькую взял.
Качу обратно, останавливают на трассе рэкетсмены, плати, говорят за дорогу, я рубаху снял, наколку на спине показываю, свой мол, синенький, а им, барбосам, нет разницы, с кого шкуру драть. Двоих монтировкой захлестнул и менты как раз едут. Кому повезло — не знаю. У тебя, Олега, подельники есть?
— Брат родной где-то здесь. Корпусов сколько?
— Два. Этот белый, второй — красный. Вечером прогон запустим, найдем. Вы по мокрухе?
— Шестерых наладили.
— В натуре?
Святой утвердительно кивнул.
— Да-а, по ходу с жизнью ты в расчете — Ванька нырнул под шконку и через минуту вылез весь в паутине.
— Вот здесь — он подал Олегу запаянную в целлофан «ракетку» — грамм двадцать мышьяка, для себя берег, но теперь вроде не зачем.
Возвращающийся с прогулки Весна увидел, как младшего брата Святого закрывают в одну из «подлодок» — как называли зеки маленькие камеры и сразу отписал в нее маляву: «Здорово, Эдька, всех метут, кого сам знаешь. Где Святой? Дали вы показания или нет?»
«Про Олега ничего не знаю, и не слышал, а на счет показаний поздновато ты защекотился. Черный и ты вместо того, чтобы нам помогать, на «Короллах» по Чите катались. Калина за мебелью для своей квартиры аж в Москву летал. Куда вы все это хапали — или в тюрьме сидеть не собирались? Думали вы на нас плевать будете, а мы за это в жопу вас целовать, не получится, Паха» — Эдька запаял малявку в огрызок целлофанного мешочка и бросил коневому, дежурившему на кобуре.
— Отправь посрочней.
Тот сунул записку через дыру в стене в соседнюю хату.
— Гони по зеленой, без тормозов.
Ответ пришел быстро, но не на Эдьку, а на положенца камеры: «Иконникову хребет сломайте за общее и воровское. Весна».
Смотрящий хаты подал малявку Эдьке. Он внимательно ее прочитал и швырнул в парашу.
— Что делать будете?
— Выезжай из камеры без кипиша, а Весне мы отпишем, что получили его малек, когда тебя уже перевели.
— По-тихой не получится — Эдька встал в угол — поехали.