— У «CL» насколько мне известно, другие задачи.
— Какие другие? Экономика делает политику. Не будет скоро в Европе фунтов стерлингов, дойч марок, франков, крон и шиллингов. Одна денежная единица в Европе будет, экю. Почему? Да потому что буржуи поняли, наконец, что с рыночной экономикой они сами в трубу вылетят и человечество угробят.
— А при чем тут человечество?
— Вот, допустим, дымит завод в небо, выпускает пылесосы. А рынок уже этими пылесосами насыщен. Куда их? Просто так бесплатно капиталисты людям их не раздадут. Значит, они выпущенную уже продукцию подавят бульдозерами и в яме схоронят. Трубы заводские озоновую дыру над нашими головами увеличили, деньги люди без рынка сбыта естественно не получат. Зачем тогда это чертово колесо, неужели только для того, чтобы отравить экологию. Семьдесят процентов из опрошенных россиян боятся заводить детей, почему? Потому что не в состоянии будут их прокормить, денег нет. А это что? А то, что происходит экономическое выхолащивание нашего общества. Деньги, опять все упирается в эти поганые деньги. Вы сейчас, наверное, смотрите на меня и думаете: «Вот сидит проклятый душегуб и разглагольствует о высоких материях», а я считаю, что убийцу из меня сделал капитализм и не думайте, что я пытаюсь пролитую мною кровь свалить на нынешнее время. Я — сволочь, и отчетливо это понимаю. С такими, как я необходимо государству бороться, но можно обойтись и без этого.
— Как?
— Не плодить таких, как я. Капитализм — благодать для уголовников, но не в духовном смысле, а в физическом. Капитализм выгоден хитрым, ловким, подлым, сильным, богатым.
Святой закурил и ждал вопроса, но пауза затягивалась. Простуженно кашлянул за спиной Ушатов. Журналистка шерстила через призму своих очков вопросник, составленный ею накануне.
— В КГБ вас… — она хотели сказать «не пытали», но, устыдившись этой мысли, запнулась и не могла придумать конец вопроса.
Олег ее выручил.
— Пусть не мучают вас страшные тайны этой организации. КГБ — это фирма, это не менты.
— А разве КГБ от милиции чем-то отличается?
— Абсолютно всем и абсолютно полярно, но больше на эту тему говорить не буду, а то скажете: что-то мягко Иконников ГБэшникам стелет. Не бандиты должны хвалить КГБ, а государство и те, кого чекисты защищают.
Полтора часа, проведенные в общении с телевизионщиками, пролетели. Рассосались все незаметно как-то. Ушатов по телефону вызвал машину.
— Может, чая горяченького по стаканчику пропустим?
— Давай — согласился Святой.
И пять минут спустя в его кабинет не вошла, а вплыла лебедушка, при виде которой у Олега свело кишки. Красотка поставила на стол чай в стаканах и также грациозно исчезла, оставив после себя в помещении тонкий аромат Франции и черт знает чего еще.
— Что это было?
— Сотрудница наша, мемуары твои печатает.
— Это про нее ты мне говорил?
Ушатов кивнул.
— Татьяной ведь ее зовут?
— Татьяной.
— А что раньше мне ее не показывал?
— Это, Олег, достояние нашего отделения, руками не трогать.
Хорошая хуйня сон, но не для всех. Культурному снилось всегда почти одно и тоже — бежит он в полосатой лагерной робе по зеленому полю, путаются вязко тяжелые ноги в высокой траве и все бы ништяк — и небо синее, и дышится легко. Но лай овчарок где-то там, вдали, не видно их пока еще, а муторно уже спине, потно. Вздрогнул Пал Палыч, разлепил веки. Потянулся руками вверх, разминая суставы, и заодно включил вмонтированный в потолок самолетного салона ночничок. Сосед справа, пустив сладкую слюну по подбородку, похрапывал. Кресло слева от самой Читы пустовало.
Раскрутив эпизод с «Акацией» Азаров неожиданно для всех выпустил Культурного под залог. Никто ничего не понял, подсудимые по крайней мере точно. Сам Пал Палыч тоже сидел на измене. И летел он сейчас в Москву не потому, что сильно этого жаждал, а потому, что его дернули туда воры. Хорошо хоть адвокаты (по закону они имеют на это право), взяли у судьи ксерокопию фонограммы подслушанного разговора между Святым и Ловцом. «Ох, блядство, что будет?» — Культурный из кармана костюма вытащил печатные листы фонограммы, но читать не стал, потому что и так знал их содержание почти наизусть. «Вывезу, интересно, или нет?»