— Алексей, не буду я рыться в твоей передаче, — нацепил ему «браслеты» Григорич, — но дай мне слово, что ничего запретного Настя тебе не передала вместе с продуктами.
— Не, Василий Григорич, — справа от себя на заднем сидении «Жигулей» Ветерок примостил коробку и сумку с харчами. Веселову, таким образом, места не осталось, и он сел вперед рядом с Ушатовым, который поудобней устраивался за рулем.
— Поехали или еще ждешь кого?
Никого Григорич не ждал, но чувство душевного дискомфорта его не покидало. «Что такое, может, из — за того, что адвокат Иванова настроение подпортила?» — воткнул он первую скорость и медленно выехал из ворот.
На обводной трассе, почти напротив городского кладбища, Леха вдруг сложился вдвое.
— Ой, блядь, тормозите, мужики.
Ушатов мгновенно среагировал — бросил машину на обочину и до полика утопил педаль тормоза.
— Что с тобой? — глянул он на Ветерка в зеркало, и тут снова щелкнуло. Григорич резко вертанул головой на звук и увидел пальцы арестованного, вдавливающие запорную кнопку дверцы.
— Не кипишуйте, мужики, — выпрямился Леха и выплюнул изо рта кольцо от запала ручной гранаты.
Лобастая компьютерная башка Ушатова на секунду замкнула. «Надо же так глупо жизнь потерять, Веселова хоть бы спасти».
— Пушки выкладывайте.
Веселов был в тенниске и поэтому его пистолет в небольшой кожаной сумочке вместе с удостоверением лежал в бардачке тачки.
— У меня нет.
— Как нет?
— Видишь, как я одет, в сейфе у меня шабер.
— Где твоя железяка? — встретил Ветерок в зеркале глаза Григорича.
Тот был в хлопчатобумажной рубашке без рукавов и в ветровке, «ПМ» покоился под мышкой в кобуре.
— Там, где надо.
— Не ершись, Ушатов, мне один х. й, вышка, не отдашь пушку — умрешь вместе со мной.
— А вот мне не один х. й, понимаешь, у меня две дочки, и мне после работы нужно будет их с детсада забрать.
— Это твои проблемы.
— Мои, говоришь, — Григорич на мгновение закрыл глаза, вспоминая, сколько горит запал «РГэшки», — Игорь, как только он, — кивнул на Леху Ушатов, — разожмет кисть, то взрыв произойдет через четыре секунды, этого нам должно хватить, чтобы выбраться из салона.
— Не успеешь, — побледнел Ветерок, — только дернитесь, сразу брошу гранату вам под ноги и вцеплюсь в кого — нибудь из вас. Гони шабер!
— Нет, Алексей, не отдам.
— Ключ от наручников у кого?
— Опера ему не ответили, но переглянулись, и Веселов достал из правого кармана Ушатовской ветровки ключик.
— Давай руки, отстегну.
— Ветерок не клюнул.
— Швыряй и сиди, не суетись, — ковыряться в наручниках, не выронить гранату и при этом следить за ГБэшниками — задача непростая и поэтому, чтобы освободиться от «браслетов», ему понадобилось минут пять, не меньше.
— Теперь заводи двигатель.
Григорич выполнил его требование.
— Веселов, шуруй на улицу.
Игорь посмотрел на Ушатова.
— Выполняй, — кивнул тот.
Леха прикидывал, что делать дальше и, наконец, вылез из машины.
— Ушатов, выходи.
На воздухе Григорич почувствовал себя вольготнее.
— Алексей, вставляй в гранату чеку — и все замнем.
— Отваливайте от тачки, шустрее.
Опера попятились от Ветерка, но спины не светили, отшагав метров десять. Ушатов сунул руку за пистолетом, и в тот же миг Леха бросил в них «РГэшку».
— Игорь, ложись! — но сам он этого не сделал, широко расставил ноги и стал ловить на планку шабера падающего за баранку преступника.
В этот раз Веселов не послушался начальника, гранату он не поймал, не получилось, а просто отбил ее растопыренными пальцами в сторону кювета, но сектор обстрела Ушатову перегородил и пока тот путем прицелился, легковушка удалилась метров на сорок — выстрел, пятьдесят — выстрел. Ветерка рвануло за бок, потемнело в глазах, ухнула сзади граната. Шестьдесят — выстрел и Леха ткнулся стриженой головой в рулевую колонку…
Дежурный помощник начальника колонии достал из сейфа справку освобождения и, соблюдая последние формальности, хотя и хорошо знал стоявшего перед ним заключенного, спросил: — Фамилия, имя, отчество?
— Иконников Олег Борисович.
— Год рождения?
— Тысяча девятьсот пятьдесят восьмой.
— Статья, срок?
— Восемьдесят девятая, часть третья, десять лет.
— Конец срока?
— Двадцатого сентября восемьдесят второго года.
— Магазин нахлобучил?
Кивком под нулевку стриженой головы, Святой подтвердил догадку офицера.