— Не понял, Григорий Александрович, — отозвался Казанец.
— Нет, понял, — рявкнул Буров. — Все ты отлично понял. Да ты все наше управление опозорил! Ведь город судачит о том, что случилось.
— А что случилось? — пожал плечами Казанец.
— То! Что буровой мастер Казанец бросил невесту перед свадьбой.
— Ну и что? — сказал Казанец. — Это, между прочим, мое личное дело.
— А о Вере Царевой ты хоть немножко подумал?
— Это мое личное дело, — повторил Казанец.
— Как ей жить в Междуреченске? — продолжал Буров. — На нее же теперь до самой старости будут пальцем показывать.
Непроницаемая оболочка Казанца дала трещину. Он изогнул брови и зло бросил:
— А вот об этом ей раньше надо было думать…
— Уйди! — закричал Буров. — Уйди с глаз!.. Или нет, погоди. Стой. Я тебе пару слов от себя лично прибавлю.
Казанец настороженно посмотрел на него:
— Вообще-то я хотел насчет того, что людей не хватает…
— Ты мне что обещал? — заорал на него Буров. — Ты что обещал? Вкалывать за себя и того парня! Я тебе поверил, а у тебя — вот тут, по сводкам, видно…
Крики начальника гулко разносились по всему управлению. С легким удивлением слушал их молодой человек в пиджаке и клетчатой рубашке. С таким костюмом мало гармонировал небольшой походный рюкзак, но молодого человека это обстоятельство, видимо, не смущало. Он был похож на отличника из какого-то столичного вуза.
Собственно, он и являлся таковым. Это был молодой специалист, который приехал в Междуреченск по распределению после окончания института. Звали его Георгий Елисеев. Среди однокурсников он слыл занудой и педантом, изъясняться предпочитал законченными фразами из учебников, на любой вопрос имел четкий и определенный ответ, если только речь не шла о нежных чувствах и вздохах на скамейке, — подобных разговоров Елисеев вообще избегал. Когда он взял распределение в Сибирь, друзья недвусмысленно вертели пальцем у виска.
— А ты, Гоша, оказывается, романтик, — говорили ему товарищи.
Георгий пожимал плечами:
— Я даже не вполне понимаю, что обозначает это слово. Напротив, я — абсолютно трезвый и холодный рационалист. Вот вы все захотели остаться в разных НИИ. И что? Думаете, к теплому местечку пристроились? До старости лет останетесь младшими научными сотрудниками… Позор! А я еду туда, где возможности карьерного роста безграничны. На передовую!
— Скажешь тоже — «на передовую»… — смеялись друзья. Слишком уж серьезно Елисеев воспринимал эти разговоры.
Но он не склонен был поддерживать шутки на подобные темы.
— Да, как на передовую, — упрямо повторял он. — И не вижу здесь никакого повода для смеха. На передовой младший лейтенант мог мгновенно сделаться командиром роты, а то и полка… И в Сибири, при освоении нового месторождения, — то же самое.
Так и не удалось отговорить его.
И вот он здесь, в Междуреченске, в управлении. Ждет, когда начальник освободится. А начальник что-то во гневе: кричит на кого-то, разве только ногами не топает. Тот, второй, не то отвечает тихо, не то вообще молчит. А может, умер.
Елисеев едва заметно пожал плечами. Каким бы львом рыкающим ни оказался этот Буров, повышать голос на себя Елисеев не позволит. А уволить молодого специалиста начальник УБР не имеет права — по закону. Поглядим, чья возьмет.
Дверь кабинета распахнулась с такой силой, что дважды стукнула о стену. В коридор выскочил сильно покрасневший молодой мужчина. От ярости он ослеп и буквально наскочил на Елисеева. Тот не успел посторониться, так что у него даже искры из глаз посыпались.
Елисеев, впрочем, опомнился первым:
— Прошу прощения, товарищ.
— Гляди, куда прешь! — рявкнул молодой человек.
— Я же извинился, — напомнил Елисеев.
Тот перевел дух, усмехнулся:
— Вы здесь новенький? Ну-ну. Хотите совет? Собирайте манатки и уезжайте. Уезжайте куда глаза глядят. Вот хотя бы в Баку Там по крайней мере условия человеческие и тепло. И орать на вас никто не будет…
— Что, авария произошла? — доброжелательно осведомился Елисеев.
— Авария? Как же… Моралист нашелся… Ну ничего, ничего. Что, на этой Царевой свет клином сошелся? Получила свое — ну и пусть гуляет. — не вполне определенно ответил Виталий Казанец.
— Вы это о чем? — нахмурился Елисеев.
— Ни о чем… Аморалку мне шьет. — Казанец метнул яростный взгляд на дверь кабинета. — Начальничек! А самого жена бросила. Все управление уже судачит.
Казанец, не попрощавшись, быстро ушел. Казалось, он жалел, что наговорил лишнего.
Елисеев проводил его глазами, покачал головой. Не хотел бы он оказаться в одном коллективе с этим субъектом. Но если придется… Что ж, в таком случае Елисеев предвидел «веселые» деньки. Впрочем, он не сомневался в том, за кем останется последнее слово. Уж в чем-чем, а в отсутствии принципиальности и настойчивости Елисеева не мог бы упрекнуть ни один человек на земле.
Он слегка постучал по приотворенной двери в кабинет. Ответа не последовало. Елисеев вошел.
Буров сидел за столом, уткнувшись в сводки. Не поднимая головы, рявкнул:
— Казанец, я же тебе, кажется, доходчиво объяснил: видеть тебя не хочу!
— Я не Казанец, — спокойно отозвался Елисеев.
Буров наконец посмотрел на вошедшего. Открытое лицо, аккуратная прическа, чистый, хотя уже смятый, ворот клетчатой рубашки. Взгляд Бурова смягчился.
— Надеюсь, что не Казанец. Присаживайтесь, товарищ.
Елисеев уселся, передал ему документы: диплом, направление из комиссии по всесоюзному распределению.
— Угу, — промолвил Буров. Ему было как-то не по себе от такого совершенства: по всем предметам «отлично». Просто не верится, что эдакий архангел слетел с московских небес и приземлился в Междуреченске. — Что ж, — заключил он, — молодые специалисты нам очень нужны. И работа для тебя найдется подходящая.
— Вот и хорошо, — кивнул Елисеев.
Буров подумал немного.
— Ты в математике разбираешься? В цифрах?
— Что за вопрос? — удивился Елисеев.
— Так разбираешься или нет?
— Разумеется, да, — сказал Елисеев. Смутить его явно не удавалось.
— Вот и замечательно! — Буров прихлопнул елисеевские документы широкой мозолистой ладонью. — Пойдешь работать в бухгалтерию.
Повисла пауза. Буров рассматривал новичка без малейшей насмешки. Разве что близкие друзья, хорошо изучившие Григория Александровича, разглядели бы хитрые искорки, прыгавшие в глубине его глаз. Ну-ка, друг ситный, как ты к такому-то отнесешься? Молодой специалист в бухгалтерии?
— Большое спасибо за предложение, — сказал Елисеев, даже бровью не двинув, — но я приехал на буровую. Специальность указана у меня в дипломе. Вон там, второй строчкой, видите? И вы обязаны предоставить мне работу именно по специальности, иначе у меня не будет возможности отдать государству долг.
— Долг? — удивился Буров. С ним никто еще не разговаривал подобным образом.
— Ну да, — невозмутимо продолжал Елисеев. — Советское государство обучало меня, одевало-кормило, позволило избрать дело по душе. Теперь я обязан отработать согласно полученным в вузе навыкам. Вас что-то удивляет? Мне кажется, сейчас я пересказываю одну из газетных передовиц. Знаете, в «Правде» печатают — к первому сентября. О праве советских граждан на образование.
— Тьфу ты, — проворчал Буров. — Законник приехал. Жаль, юридического отдела у нас не предусмотрено.
— Я настоятельно прошу направить меня на самый сложный участок работы, — продолжал Елисеев.
— Кстати, бухгалтерия и есть самый сложный участок работы, — настаивал Буров. Но он уже понимал, что провокация провалилась: новичок — крепкий орешек. Ладно, ладно, поглядим. На каждый орешек свои щипцы найдутся.
— Не смею возражать, — сказал Елисеев. — Однако я приехал на буровую.
Буров почесал за ухом.
— Значит, не пугают трудности?
— Нет, — спокойно сказал Елисеев.
— Не стану скрывать: текучка кадров у нас большая. Я это рассматриваю как дезертирство, но препятствовать не имею возможности. Если и ты захочешь — что ж, скатертью дорога. Сейчас в бригаде Векавищева уволился помбур. Можешь поверить на слово: пойдешь туда — трудности тебе гарантированы. Не передумал?