А девушки здесь какие! Сибирячки — они ведь особенные… Степан, следует отдать ему должное, был до крайности влюбчив. А что? Ему по возрасту положено. Правда, до сих пор все девчонки только смеялись в ответ на его нежные объяснения. Но Самарин не унывал. Хоть одна да ответит ему взаимностью. Нужно только терпение.
Он дошел до конца магазина, повернулся… и обмер.
Со ступенек библиотеки сбежала девушка с такими длинными светлыми косичками, с такой сияющей улыбкой, с такими лукавыми серыми глазами, что сердце бедного Степана совершило кульбит, подскочив сперва к горлу, а потом ухнув в желудок.
Он преградил красавице дорогу:
— Здрасьте. Мы с вами встречались?
Она сразу засмеялась, как человек, у которого легко на сердце.
— В кино? — предположила она.
— Нет, не в кино… Я здесь в кино еще не был, — признался Степан. — А может, на рынке в Макеевке?
— Фи, — сказала девушка, продолжая смеяться, — как неромантично! На рынке!
— А давайте я вас в кино приглашу, — перешел к наступательным действиям Степан. Он видел, что девушка не прочь свести с ним знакомство. — Хотите на последний сеанс?
— Я-то не против, — сообщила красавица, стреляя глазками в Степана. — А вот мои кавалеры…
— А что, их так много? — удивился Степан.
Хотя — чему он удивлялся!
Девушка доверительным тоном произнесла:
— Вот если они от меня в шеренгу выстроятся — то за самым Междуреченском закончатся. Ясно?
— А можно мне как будущему советской геологии вне очереди?
— Какой прыткий! — захохотала она.
— Самарин. Степан Самарин, — представился Степан.
— Царева. Варвара, — сказала девушка.
— Редкое имя, — похвалил Степан.
Девушка пожала плечами.
— У нас довольно частое… А вы здесь что делаете, Степан? В магазин пришли?
— В магазин пришел мой начальник, а я его жду.
— А я сестру жду — Веру. Она в библиотеке работает.
Вера не столько работала сегодня, сколько безутешно рыдала среди стеллажей. Она плакала уже несколько дней кряду. После резкого объяснения с Казанцом она еще надеялась на то, что Виталий передумает. Ну, подрался он, обозвал ее разными словами — в Вериной семье такое не было редкостью. Да и у соседей — не лучше. Все ругаются, все дерутся. И ничего — живут.
Однако Виталий доказал серьезность своего намерения порвать с Верой. Подтвердил это перед всеми — и перед своими сослуживцами, и перед начальством. Говорят, сам Буров его уговаривал одуматься, но Казанец твердо стоял на своем. «Это я Верку обидел? — якобы сказал Казанец. — Да это меня обидели, порченую невесту подсунули…» Последние слова казались Вере особенно обидными. Как вспоминала, так и заливалась слезами. И в магазине ее сегодня уже спрашивали — правда ли, что жених от порченой невесты отказался. Вера выскочила оттуда как ошпаренная.
— Ну почему же?.. За что мне это? — причитала она.
Маша, устав от Вериных выкриков и слез, отпаивала ее водой.
— Меня там Варька уже ждет, — плакала Вера, изо всех сил вытирая глаза платком. — Заждалась небось. И уже наверняка с кавалером каким-нибудь болтает. Ошпарится, как я. Вечно пришлые к нам липнут…
Маша с ужасом смотрела на подругу. Собственная драма — злые слова, развод, отъезд мужа — уже ушла для Маши в прошлое. Маша была современная женщина, самостоятельная, умная. У нее имелись собственные интересы. И если муж ее бросил, она как-нибудь справится. И уже, в общем, справилась. Но то, что происходило с Верой, не укладывалось у Маши в голове.
— Ма-а-аша… — завывала Вера.
Маша обняла подругу.
— Да не любил он тебя никогда!
— Как? — перепугалась Вера. Она высвободилась из Машиных объятий, с тревогой посмотрела в ее лицо. — Как — не любил? Почему?
— Потому, что не умеет он любить! — резко, как на комсомольском собрании, сказала Маша. — А тебе хватит реветь да убиваться. Вот фамилия у тебя какая? Царева. Ты — царевна! Помни об этом, поняла?
— Царевна-несмеяна! — слабо улыбнулась Вера. Впервые за несколько дней. И словно солнышко взошло.
А Маша почувствовала себя старой, умудренной, видавшей виды женщиной. Как будто Вера — не подруга ее, а по меньшей мере внучка.
— Найдем мы тебе жениха, Веруня.
И при этих словах, словно вызванный заклятьем, в библиотеке возник Василий Болото собственной персоной.
Не обнаружив у стола и картотеки библиотекарш, он отправился их искать и наконец обнаружил обеих между стеллажами. Момент, конечно, неподходящий: обе обнимаются и ревут. Случилось у них что-то. Какая-то девичья трагедь. Может быть, это они все насчет Казанца переживают. Сукин он сын. Хорошо бы ему тоже морду набить.
— Девчонки, здрасьте, — сказал Болото, деликатный человек.
Они повернулись в его сторону и уставились с таким выражением, словно произошло нечто из ряда вон выходящее. «Кто ты такой и что здесь делаешь?» — читалось на их лицах.
Болото, однако, не смутился.
— Мне бы, это… книжки сдать, — напирал он. Книголюб он, в конце концов, или нет? Желает он образовываться и становиться умнее. А для чего еще библиотека, если не для этого?
У Маши напряглось лицо, миг — и оно стало совершенно отчужденным.
— Погоди-ка, Вера, я поговорю с ним. Это… читатель пришел.
Она отстранила от себя подругу и вышла, выталкивая Василия в зал, к столу.
Василий весело и охотно проделал путь обратно, к плакату «Любите книгу — источник знаний!». Уставился на разгневанную Машу.
— Ты зачем пришел? — напустилась она.
— Да книжки сдать, — ответил он. — Ты чего? Здесь же библиотека… Что такого-то?
— Ты что, все их прочитал?
— Ну, — сказал Василий.
Но Маша ему не поверила. С сомнением уставилась на томик Тендрякова.
— Ты зачем сюда ходишь? — прошипела она.
Василий видел, что девушка прогневана не на шутку, и решил больше не врать. Да и смысла нет — врать и скрывать. Что они, в самом деле, тургеневские барышни? Все же очевидно.
— Ну, к тебе хожу, — ответил Василий, пожимая плечами. Подумаешь, допрос с пристрастием ему тут учиняют! Сама бы уже давно догадалась…
— Ах, ко мне? — метала молнии Маша. — А я-то уж думала, ты действительно в общество книголюбов хочешь вступить.
— Не понял, — добродушно усмехнулся Василий.
— Вот что я скажу тебе, Вася, — веско произнесла Маша. — Ты сюда больше не ходи. Понял? Не ходи. Не верю я, что ты книжки читаешь. Хочешь, совет тебе дам? Ищешь себе невесту — присматривай на выпускных балах в школе. А то нарвешься… на порченую. И будешь потом права качать и рассказывать пьяным дружкам, как обидели тебя.
Василий не вполне понимал, откуда возникли у Маши подобные обвинения. Повода вроде бы не давал. Обращался со всем уважением. Не то, как другие: угостят водкой, сводят в кино, расскажут, какого налима поймали, — и в койку тащат, а наутро едва вспомнят, как такое вышло. Нет, он же понимает: завоевать такую женщину, как Маша, — это труд почище нефтедобычи. Нужно в душу к ней заглянуть, интересы ее понять. Нравится ей выдающийся поэт современности Роберт Рождественский — значит, надо прочитать стихи этого самого Роберта. Ничего, кстати, читать можно. Да кто еще ради женщины на такую жертву добровольно пойдет? Маше бы сообразить уж, что намерения у Василия очень серьезные.
Но нет, обижается за что-то и его обидеть хочет… Ладно. Мы понимаем, у женщин то и дело возникают в жизни трудности. У них вообще судьба тяжелая. Тяжелее, чем у мужиков. Хотя живут они дольше, этого не отнимешь — статистика. И в газете «Труд» писали. Василий ушел печальный, не попрощавшись.
Маша уселась за стол, поджала губы, раскрыла регистрационную книгу.
Из-за стеллажей вынырнула Вера.
— Ой, Машка, ты зачем Василия прогнала? Он же к тебе со всей душой, а ты…
— А я боюсь, когда ко мне со всей душой, — вскинулась Маша.
Вера помолчала, а потом лукаво улыбнулась.
— Ну хорошо… И каким он должен быть?
— Кто? — не отрываясь от тетради, спросила Маша.
— Кто, кто… Герой твой.
— Не знаю, есть ли он вообще… — Маша вдруг задумалась, опустила подбородок на ладонь. А в самом деле, почему бы и не помечтать? — Я бы хотела, чтобы он был чутким… — начала она, делая долгие паузы между словами. — Сильным… И чтобы любил меня — такую, какая я есть… — улыбнулась она наконец. — Несмотря ни на что!