— Сам понимаешь, Григорий Александрович, если бы не здоровье… Эх, подвел я тебя.
— Ничего, — Буров хлопнул его по плечу. — Выздоравливай. Желаю удачи на новой работе.
— Кабы я уехал, если бы не доктора… — сказал Банников, усаживаясь в машину, чтобы ехать на аэродром.
— Ну все, пора, пора! — Буров помахал ему рукой, а когда машина отъехала, повернулся к Дорошину: — Жаль, хороший был работник. Что теперь делать — ума не приложу. Из Москвы сообщали, что пришлют мне нового зама. Когда пришлют, кого? Каким еще окажется — да и сработаемся ли… Или новая версия Михеева приедет следить за каждым моим шагом да доносить по телефону высшему руководству…
— Ты в преждевременный пессимизм не впадай, Григорий Александрович, — сказал парторг. — Многие с нами работали, многие от нас уехали, многие приехали.
— Ты мне описываешь ситуацию текучки кадров, — поморщился Буров. — Я это все знаю. Как с ней бороться — вот что ты мне скажи.
— Пока человеческих условий не будет, таких, чтобы людям привлекательно было бы жить в Междуреченске, — никак. — Парторг не питал иллюзий. Буров, впрочем, тоже. — Сюда приезжают на заработки. Наемники, одно слово! А нам нужно, чтобы сюда приезжали жить. Понимаешь, Саныч? Жить и трудиться на благо этого края. Поэтому, ты уж меня прости, конечно, но Банников уже не справлялся. Нужны свежий взгляд и новые силы.
— Когда-нибудь и нас с тобой так же спишут, — мрачно предрек Буров.
— Это еще когда будет… — Дорошин махнул рукой. — Кстати, ты в курсе, что и Федотов скоро нас покинет?
— Вот эту новость я плохой не назову, — ответил Буров. — Он хоть и толковый главный инженер, но до чего мужик неприятный… И тоже, знаешь ли, дятел — постучать любит начальству.
Дорошин неопределенно пожал плечами. Он старался, по мере сил, избегать такой неприятной темы, как доносительство. Сам никогда не «стучал», на доносы, особенно анонимные, не «реагировал», но остановить стукачей тоже не останавливал. Не в силах был.
— Макар, — прицепился Буров, — вот ты объясни мне, как партийные курсы могут помочь в работе главному инженеру? Зачем Федотов туда едет? Чему его там будут учить?.. — После паузы, во время которой парторг отводил глаза и всячески демонстрировал свое нежелание обсуждать вопрос. Буров вздохнул: — Ладно. Может, он там навсегда останется…
— Кого намечаешь на место Федотова?
— Есть кандидатура, — ответил Буров. Теперь он выглядел как будто смущенным. Вообще-то смущенным товарищ Буров никогда не бывал, но Дорошин слишком хорошо знал его. Достаточно хорошо, чтобы понять: тема деликатная. И мгновенно угадал имя.
— Векавищев?
— Да.
— Сам с ним поговоришь? — настаивал парторг.
— Сам и поговорю, — взъелся Буров. — Что он, красна девица? Обихаживать его еще… Я бы его вообще в аптеку сдал на опыты. Говорят, змеиный яд сейчас начали широко применять в лекарствах. Вот пусть с клыков у Векавищева и капает… в пробирку… Тьфу ты. — Он вздохнул. — Еще одно. Уже не в первый раз слышу. Стычки между нашими и местными. Появился какой-то эстонец с автобазы, сколотил чуть ли не банду, причем ходят они с красными повязками дружинников. Вроде как наводят порядок. В общем, Макар, это тоже проблема. Точнее, я не хочу, чтобы это стало большой проблемой — давить надо в зародыше. Местная милиция их шайку покрывает. Поэтому придется нам самим.
— Какой еще эстонец с автобазы? — переспросил Дорошин.
Буров сморщился, как от зубной боли.
— Зовут Александр Койва. Родом из Тарту, что ли. Появился в Междуреченске, можно сказать, ниоткуда. Вот его не было — и вот он уже здесь, работает на автобазе и пользуется авторитетом в определенных кругах местной шпаны. Ходит с красной повязкой в окружении своих клевретов и творит, что ему вздумается. По слухам, он из уголовников.
— Слухи, слухи, — вздохнул Дорошин. — Что делать будем?
— Это ты мне ответь — когда у нас будет ДНД? — вопросом на вопрос ответил Буров.
— Сегодня, — сказал Дорошин.
Обещание нереальное, и оба понимали это.
— Сам с повязкой пойдешь, — решил Буров. — И я тоже. Буду вместе с тобой дежурить… Что ты смеешься, Макар? Не сумели мы с тобой людей организовать — значит, придется самим поработать.
А хулиганье в Междуреченске действительно начало забирать силу. Для начала Койва стакнулся с местными, безошибочно выбрав нескольких наиболее авторитетных парней и прилюдно обломав им рога. После этого совершил визит в местное отделение милиции. Спросил главного, представился.
Старшему лейтенанту Харитонову Койва понравился. Деловит, собран, неприятные вещи выражает намеками, но крайне отчетливо. Ну и репутация у него уже устоявшаяся, несмотря на короткий срок проживания в Междуреченске. Харитонову об этом доложил его сынок, один из тех, что лупцевал дурака-геолога.
«Крепкий мужик, папа, — сообщил сынок отцу, — и взгляд у него — мурашки бегают. Ты, говорит, у шпаны главный, и я это, говорит, уважаю, но не дай тебе бог встать мне поперек пути… Я ему: да кто ты такой, чтоб я тебя боялся? — Ну, перед пацанами неловко-то хвост поджимать — а он спокойно так: я тебе, мол, посоветовал, а ты не дурак, чтобы не прислушаться…»
Харитонов был невысокого мнения об умственных способностях своего отпрыска, однако в наблюдательности ему отказать не мог. И потому к разговору с Койва приготовился заранее. Знал: если Койва действительно таков, как описывают, то не преминет явиться к органам правопорядка. Первым придет. Уважение покажет. Заодно и почву прощупает. В маленьких, отдаленных от центра городках редко бывает так, чтобы милиция оказалась бесстрашной и неподкупной.
Оба с интересом разглядывали друг друга при тусклом свете железной, выкрашенной в черное лампы. Наконец Харитонов нарушил молчание:
— Ну что, Койва, наслышан я о тебе. Молодец. И пацаны твои молодцы. Дело делаете хорошее. За порядком в Междуреченске следите. До драк не доводите. Безобразных избиений и шатаний в пьяном виде не допускаете. Словом, настоящие дружинники, народные мстители.
Койва, несомненно, вышел из тюрьмы совсем недавно. Харитонов видел это по нездоровому цвету его лица, угадывал в каждом движении, в повадке. И это у него была не первая ходка. Уверенный в себе, хитрый, злой человек. Очень хорошо, лучше не придумаешь.
Харитонов наклонился, выдвинул ящик. Койва не пошевелился, но напрягся. В таком ящике у начальства что угодно может быть: бутылка спирта, оружие, документы. И точно, Харитонов вынул револьвер. Аккуратно положил его на стол. Койва проводил револьвер жадным взглядом изголодавшегося. Но по-прежнему не двигался — ждал, что дальше будет.
А дальше на свет явилась пачка красных нарукавных повязок с надписью «ДНД». Харитонов выпрямился, посмотрел Койва прямо в глаза.
— Тут буровики решили организовать отряды добровольных дружинников, чтоб за порядком наблюдать. А я им знаешь что сказал? Что не надо, потому что уже есть.
И решительно придвинул пачку красных повязок в сторону собеседника. Тот покосился, но не притронулся к подношению. Ждал, что будет дальше.
А… ничего. Харитонов продолжал спокойно, уверенно:
— Руководству твоему я позвоню. Премию не обещаю, а грамота будет.
Койва некоторое время соображал, выискивал скрытый подвох. Ясное дело, когда Харитонов говорил о «руководстве», речь не шла об автобазе. О каком-то другом руководстве, о людях, которые будут отныне покровительствовать Койва, давать ему премии, писать на него положительные характеристики. Интересно. Ему обещают не просто власть над городком, а кое-что понадежнее.
Койва решил окончательно прояснить ситуацию:
— А кто у меня руководство-то?
— Руководство у тебя — комсомол, — многозначительно произнес Харитонов. — Тебе двадцати восьми нет еще? Значит, комсомол. Однозначно.
Койва закатил глаза. Большей глупости он уже давно не слышал. Но, как говорил один до крайности авторитетный человек, чем гнуснее ложь, тем охотнее в нее верят. Пусть будет комсомол.
— Ну, чем еще могу помочь молодым комсомольцам-дружинникам? — окончательно расслабился Харитонов.