— Было и прошло, — отмахнулся Тертый.
— А если так? — Авдеев выложил перед ним деньги.
Тертый прищурился, мысленно прощупал пачку. Потом едва заметно кивнул.
— Пиши маляву. — Авдеев придвинул к нему листок бумаги и карандаш.
Тертый быстро вывел несколько слов. Авдеев внимательно наблюдал за ним. Лицо Тертого оставалось совершенно невозмутимым. И, не переставая писать, он проговорил:
— Директор заготконторы, который тебя под монастырь-то повел, — он же недавно вздернулся… Слыхал?
Авдеев вздрогнул.
Тертый передал ему листок и еле заметно улыбнулся.
— Все-таки и тебя, Авдей, пронять можно. Ну иди, иди. Бери свою девку. Твоя теперь.
Прямо возле ЗАГСа молодых супругов Елисеевых перехватил Буров.
— Здравствуйте, товарищ доктор. — Он вручил новобрачной огромный букет цветов. — Мы тут слыхали, что товарищ Елисеев наконец выписался из больницы. Как это он сумел вас уговорить?
Марина с улыбкой приняла букет.
— Сама не понимаю, но как-то ему удалось, — ответила она.
— Поздравляю! — сердечно произнес Буров и обнял обоих. — Быстро у вас сладилось.
— А что тянуть? — сказал Елисеев.
Буров хлопнул его по плечу:
— Верно! Что тянуть? Вот и я тянуть не буду. — Он вынул из кармана ключ. — Это вам, дорогая товарищ Елисеева. От квартиры. Что, не ожидали? Клевицкий сдает еще один дом буквально через неделю, так что вы начнете свою супружескую жизнь с белого листа… То есть с новой квартиры.
Елисеев покачал головой:
— Я только хочу сказать, Григорий Александрович, что если из-за нашей свадьбы кто-то не получит эту квартиру…
— Нет, — перебил Буров, — откуда такие мысли? Эта квартира — ваша. Изначально так и планировалось. Как поощрение за ударный труд. Кстати, поэтому она однокомнатная — при распределении вводящейся в эксплуатацию жилплощади мы не учитывали вашего нового семейного положения.
Этот аргумент убедил Елисеева, он сразу успокоился. А Буров продолжал:
— Вторая новость. Вы переходите на работу в управление, товарищ Елисеев. Будем внедрять механический способ добычи нефти. Хватит уже надеяться на фонтаны.
— Фонтан иссякает, — кивнул Елисеев. — Давно пора. Месторождение все-таки требует к себе уважения. Я так считаю: если земля открыла нам свои недра и делится своими сокровищами — мы обязаны выбрать все, аккуратно и не спеша, а не оставлять после себя развал и…
Марина спрятала лицо в букет.
Да, он предупреждал ее: «Процентов на восемьдесят я состою из работы».
Ничего. Зато двадцать процентов будут принадлежать только ей. В конце концов, она и сама процентов на семьдесят состоит из работы…
Избавление Оксаны от опеки Дрына было операцией довольно болезненной для некоторых из действующих лиц, поэтому Авдеев решил произвести ее как можно быстрее. Незачем отрезать хвост собаке по кусочкам. Отхватить одним ударом — так гуманнее.
«Малява» от Тертого была исследована Дрыном всесторонне и признана подлинной. Авдеев ждал терпеливо. На его лице застыла уверенная улыбка. Он не сомневался в успехе. В конце концов, договоренность с Тертым достигнута. Если Дрын вздумает ерепениться, Авдеев попросту даст ему по голове ближайшим поленом. И уже не Авдеев, а сам Дрын будет объясняться с авторитетом, откуда взялась самодеятельность и почему не учтена хозяйская воля.
Дрын становился все злее и суетливее. Он дергал плечами, вертел головой, комкал бумажку пальцами.
Авдеев выхватил у него письмо.
— Хватит глазеть, дырку провертишь.
— Ох, дядя, чую, какую-то пакость ты затеял, — прошипел Дрын.
— Уйди, глаза намозолил. — Авдеев оттолкнул его в сторону, проходя со двора к крыльцу. И уже от крыльца крикнул: — Степан!
Степан, ожидавший на улице, вбежал во двор. Дрын проводил его злющими глазами, но ничего не сказал, только шевелил губами беззвучно, как бабка-колдунья, насылающая порчу.
Перепрыгивая через ступеньки, Степан ворвался в дом. Авдеев чинно вошел следом.
Хозяева дома оба находились в «зале». Встречать гостей не вышли. Дрын отучил их высовываться на стук. Надо будет — позовут.
При виде Авдеева со Степаном Оксана встрепенулась, а дядя Вася поник плечами.
— Оксана, быстро собирай вещи, — обратился к девушке Степан. — Мы сейчас уходим.
Оксана, не возражая, встала и вышла из «залы».
Дядя Вася устремил на сияющего Авдеева мученический взгляд. Но при виде непобедимой улыбки Ильи Ильича постепенно оттаял и дядя Вася. Улыбнулся. Пропала его угрюмость, разбежались морщинки от глаз… Теперь это был просто пожилой человек, много переживший, настрадавшийся… и симпатичный.
— Свободна? — прошептал он.
Авдеев кивнул.
Дядя Вася привстал.
— Как тебе это удалось?
— При случае у Тертого спроси, — посоветовал Авдеев.
Лицо дяди Васи перекосила гримаса. Ясно было, что меньше всего на свете ему хотелось бы видеть Тертого.
— Дрына этого вон выкинь, — продолжал Авдеев. — Тертый позволил. За Дрына Тертый тебя не спросит, только не калечь. Слыхал, Дрын? — Авдеев безошибочно повернулся к темной прихожей, где действительно топтался изнемогающий от любопытства Дрын.
— За такое дело выпить бы!.. — подал голос Дрын.
— Компания неподходящая, — отрезал Авдеев. — С шестерками не пью. И ты, дядя Вася, не пей. И за карты не садись.
— Обидеть хочешь? — заплясал Дрын.
— Уже обидел, — сказал Авдеев. — Мотай отсюда, понял? И чтоб ни ногой. Сунешься — я узнаю, учти…
Он отвернулся от Дрына, потому что из комнаты вышла Оксана. Совершенно одетая, с маленьким чемоданчиком в руке.
— Идем. — Авдеев подал ей руку, Степан, подскочив, забрал у нее чемоданчик.
Дядя Вася глядел на них так, словно втайне благословлял племянницу. Ему хотелось броситься к ней в ноги, просить прощения, дать клятву никогда не возвращаться в прошлому… Ему хотелось благодарить ее за терпение, за то, что ни разу не попрекнула его. Без единого слова протеста согласилась ценой своего будущего выкупить его жизнь. Так сильно она любила его!.. Счастливец этот парень, с которым она сейчас уходит…
Ничего этого не сказал дядя Вася. И ни о чем не догадывалась Оксана. Один только Авдеев, кажется, читал написанное в незримой житейской книге. Но и у него не нашлось для дяди Васи ободрительного слова. Сердился Авдеев на глупого старика, очень сердился.
Выйдя на улицу, Оксана осторожно спросила у Ильи Ильича:
— Кто вы, дядечка? Почему они вас боятся?
Авдеев ласково улыбнулся ей, недоверчиво стоявшей на пороге новой жизни:
— Дочка, я простой буровик. Рабочий человек. Потому и боятся…
Оксана со Степаном поселились в рабочем общежитии. Дора Семеновна, хоть и боролась с аморалкой из последних сил, позволила им жить вместе аж целых три недели до брака. Авдеев убеждал ее медовыми речами. Дора сердилась, предлагала поселить влюбленных в разных комнатах — «а уж когда поженятся, тогда прошу», — но Авдеев только посмеивался.
— Ты педант и ханжа, Дора Семеновна, прости мне такие слова. Какой смысл селить их порознь, если они через три недели все равно поселятся вместе? Только комнаты зазря тасовать и вещи таскать туда-сюда… Ты шире смотри. И экономию соблюдай.
Дора Семеновна наконец захохотала:
— С тебя шоколадные конфеты, Ильич!.. Умеешь заболтать — чистый змей-искуситель… Чего только не наплел, даже экономию…
Степан хотел отметить свадьбу пышно. Оксане было все равно. Она становилась женой геолога, симпатичного парня, о котором почти ничего не знала, кроме того, что он не побоялся ни наглости Дрына, ни угрюмости дяди Васи. Это ведь Степан привел к ним Авдеева. Степан избавил ее от страшной участи стать наложницей вора в законе. Оксана уже понимала, что женой ее Тертый не назовет — она только игрушка, уплата карточного долга…
Она старалась выбросить из головы эти тяжелые мысли. Хорошо, что они ушли из дома дяди Васи. И с дядей Васей всякое общение оборвалось. Он сам настоял. «Я — человек запачканный, а ты чистенькая, без единого пятнышка, как новая скатерочка, Оксана», — сказал он на прощание.