Последний поезд на вершину горы, последний прыжок в небо… И слава богу, что избавились от скверного хлама… Он был безобразным и злобным, он продавал младенчиков арабам… Ширятся слухи о мутантах… Дикие призраки на пути в Бимини, Огни в Жирном городе… Нет конца истории, нет могилы Бурому Бизону…
Задним числом трудно понять, когда Оскар решил распрощаться с юриспруденцией также окончательно, как бросил баптистское миссионерство. Но, очевидно, это случилось задолго до того, как даже немногие его ближайшие друзья осознали, что мысленно он уже совершил первый шаг к новым высотам. Сбрендивший адвокат, чье «суицидальное поведение» ставило в тупик нью-йоркских правоведов, был-лишь сброшенной кожей тридцатишестилетнего пророка, которому давно пора на Гору.
Время вышло, и уже нечего было терять в компании прокаженных и правоведов. Настал наконец час толстому испашке из Ривербенка повести себя так, как тому человеку, кто в каждом столетии «избран говорить за свой народ».
На тот момент это запредельное безумие еще не бросалось в глаза. Даже мне, а я знал его как никто другой. Но, по всей видимости, недостаточно, чтобы разглядеть отчаяние и горечь неудач и потерь, какие он испытал, когда понял, а вдруг он вовсе не избранный говорить от чьего-либо имени, кроме своего. Но и последнее оказалось почти невыполнимой задачей за то короткое время, которое, как он считал, ему отпущено.
Я никогда не воспринимал всерьез его увлечение неопалимой купиной и до сих пор задаюсь вопросом, а насколько серьезно воспринимал себя он сам… Эти сомнения зачастую мучат меня подолгу, и вроде бы на подходе очередной их приступ. Кастрировать бы полоумного ворюгу! Кляузник! Псих-богохульник! Он был безобразным и скользким и по сей день должен мне тысячи долларов!
Не было в нем истины, черт бы его побрал! На землю его послали с одной лишь целью: чтобы гадил в любое гнездо, в какое проберется обманом, но сперва пусть ограбит его обитателей, а младенчиков продаст арабам. Если вероломный онанист когда-нибудь восстанет из мертвых, то еще пожалеет, что у нас не хватило здравого смысла распять его на промерзшем телефонном столбе в подарок на тридцать третий день рождения.
НЕ ВОСКРЕСАЙ, ОСКАР! Оставайся, где ты есть, где бы ты ни был! Для тебя больше нет места. Особенно после всей слезливой ерунды, которую я про тебя написал. А кроме того, у нас теперь есть Вернер Эрхард. Поэтому ЗАРОЙСЯ ПОГЛУБЖЕ, сволочь, и весь свой ядовитый жир забери с собой!
Cazart! Как вам такая сомнительная филиппика?
Ладно, проехали. Нет больше времени для вопросов, и для ответов тоже. И вообще они мне никогда не давались.
Первым делом перебьем всех законников.
Уильям Шекспир. Король Генрих VI
Ну… такая уж вышла филиппика. Никто не смеялся, когда Большой Билл брался за перо. Когда доходило до законников, он не миндальничал.
Да и я на данный момент миндальничать не склонен. Последняя вспышка была, наверное, излишней, ну да какого черта. Пусть пьют прочистку для труб «Драно», если шуток не понимают. Мне надоело во всем этом копаться.
Текст, начавшийся как краткая и стильная эпитафия моему якобы бывшему трехсотфутовому адвокату-самоанцу, давно уже отбился от рук. Даже Оскару не понравился бы некролог без конца, во всяком случае, пока его не объявили бы юридически покойным, а на это потребуется еще четыре года.
До тех пор – и, вероятно, еще долго – ручьи слухов не пересохнут благодаря обилию бюллетеней, предостережений и прочих дурацких сплетен о том, как недавно видели Бурого Бизона. Как минимум один раз его засекут за покупкой девятилетних девочек из клеток на белом невольничьем рынке в Калькутте, а еще – в Хьюстоне за стойкой бара в заведении на Саут-Мейн, когда-то называвшемся «Голубая лиса». Или, может, снова на пути в Бимини. Вот он, Бурый Бизон, гордо стоит на задних ногах в кабине пятидесятифутовой «сигареты» с серебристым «узи» в одной руке и двумя квартами герыча в другой, вечно гонит на девяноста милях без огней и во все кровоточащее горло вопит хрень из Ветхого Завета…
Может статься, однажды безлунной ночью, когда павлины визжат в течке, он даже объявится внезапно у меня на веранде в Вуди-Крик. Но как раз этому призраку в моем доме всегда рады, пусть даже он накачан кислотой, а на шее у него ожерелье из личинок.
Оскар был одним из прототипов самого Господа Бога: вздрюченный, наадреналиненный мутант, не предназначенный для массового производства. Он был слишком странен для жизни и слишком редок для смерти. И, по-моему, большего в данный момент о нем и не скажешь. Какое-то время большим искушением было позвонить бедолаге Дрейку в Кокосовую рощу и покопаться в той безумной байке про Оскара и битву в заливе Бискейн, которая закончилась по меньшей мере одним убийством и полным уничтожением скоростной яхты за сорок восемь косарей, но, думаю, сейчас мне это ни к чему.
И не только мне. Впрочем, и Оскар Зета Акоста никому не нужен. И Rolling Stone. И Джимми Картер или Хинденберг… или даже алмаз Слоут.
Господи! Неужели в мире нет уважения к совершенно бесполезным мертвецам?
По все видимости, нет… и Оскар был юристом, сколь бы ни неприятно ему было под конец это признавать. У него было циничное отношение юриста к Истине, которая, как он считал, далеко не так важна остальным, как ему самому. И он никогда не был так яростен и опасен, как в минуты, когда полагал, что ему лгут. Концепция истины его никогда особо не интересовала, ему не было дела до того, что он называл «дурацкими абстракциями белых».
Те жалкие писаки, что за корку хлеба
Журнальных пасквилей нагородят до неба.
Лорд Байрон
Правда была для Оскара орудием и даже оружием, без которого он, по собственному убеждению, не мог обойтись, -хотя бы потому, что тот, у кого ее больше, рано или поздно попытается врезать ему ей по голове. Правда была для Оскара силой и властью, такой же материальной, как пачка стодолларовых банкнот или унция чистого ЛСД-25. Его формулой выживания в мире, полном богатых фашистов-габачо, был замкнутый круг: правда принесет ему власть, которая купит свободу поднять напичканную кислотой башку и гордо гулять с Королем, а это, в свою очередь, еще более приблизит его к правде жизни.
Оскар в свою формулу верил – она его и доконала.
Я старался предостеречь алчного гада, но он был слишком параноидален, чтобы слушать. Ведь на самом деле он был глупым, злобным шарлатаном без тени морали и с душой акулы.
Нам без него лучше. Рано или поздно его все равно пришлось бы усыпить. И теперь, когда он (пусть и не официально) объявлен умершим и не путается под ногами, мир стал лучше.
Никто не станет по нему скучать, кроме, может, Жирного города, где всякий свет чуть померк, когда мы узнали, что Бурый Бизон наконец откинул копыта.
Живым полагается уважением, покойным – только правда.
Вольтер
Rolling Stone, № 254, 15 декабря, 1977
ХУЛИГАНСКИЙ ЦИРК И ИЗНАСИЛОВАНИЕ МАЛОЛЕТОК В БАСС-ЛЕЙК
"Чел, когда тебе было пятнадцать или шестнадцать, неужели ты думал, что станешь "ангелом ада"?Как же меня занесло к вам, ребята ?.. Господи, я же уволился из армии, вернулся в Ричмонд, начал гонять на байке в цивильных штанах и чистых спортивных рубашках, даже шлем у меня был. А потом встретил вас. Делался все грязнее и грязнее, дыры да струпья. Ну кто бы в это поверил ? Потом потерял работу, начал все время проводить либо в пробеге, либо к пробегу готовясь. Черт, до сих пор не верится«.
Толстяк Д., ричмондский «ангел ада»
«Чё ты хошь сказать этим „правильно“? Нам главное, что правильно для нас. У нас свои понятия о „правильно“».
Погрязший в философии «ангел ада»
По словам Френчи, пробег стартует в восемь утра из «Эль хибара», кабака на Восточной Четырнадцатой в Окленде. (До осени 1965 «Эль хибара» была неофициальной штаб-квартирой оклендского отделения и центром всей активности «ангелов ада» в северной Калифорнии, но в октябре кабак снесли, чтобы залить бетонную парковку, и «ангелы» перебрались назад в «Клуб грешников».)