Ода.
Чтобы белый отделал. И точка. Да еще в ЮАР? Чтобы меня побил белый южно-африканский боксер?..
Господи.
О Боже милосердный. (Хмыкает)
Если бы тебе пришлось победить. А тебе бы пришлось победить. Видел запись его боя с Бобиком? Как он уложил его в третьем раунде?
Он был хорош.
Немного медленный, но вроде крепкий…. На мой взгляд, по его виду, у тебя не было бы с ним проблем, но я не спец. Он выглядел, ну как… надо с ним поосторожней…
Да, Бобика он круто вырубил. Сомневаюсь, что разумно было бы драться с ним в ЮАР. Если я слишком сильно его побью, а потом уеду из страны, могут избить кое-кого из братьев. С такими вещами нельзя играть. Я представитель черных… Хорошо бы, если бы мне не пришлось ничего такого делать. Это слишком деликатный вопрос. В моем случае это больше чем спорт.
Но тот факт, что он белый…
(Доверительно) Ты знаешь, что он назвал меня ниггером?
Что?
Ты не слышал? Юаровец назвал… (В ужасе) Не может быть! Ты ведь был в Вегасе, да? (Растерянно) Ага… мы с ним разговаривали… Он сказал: «Вон идет наглый ниггер. Вот этого ниггера я достану…»
(Со смехом) Да ладно тебе. Тот парень вел себя паинькой.
Он сказал: «Я хочу этого ниггера».
Брось.
(Раскатистый смех) Я пошутил…
Он вел себя паинькой… Адвокат сказал: «Ты не понимаешь нашу страну. Видишь ли, тут совсем не так, как тебе рассказывали …» А Конрад встрял: «Ерунда! У вас там есть клетки для черномазых». Он был очень груб.
КОНРАД: Он привел веский довод.
Он тебе вмазал?
КОНРАД: Вмазал мне? (Смеется) Со мной был Хантер! А у меня в кармане – баллончик со слезоточивым газом…
(Али смеется и глядит на часы) О’кей, у тебя осталось пять минут.
Давай посмотрим… пять минут…
Дам тебе десять… Сечешь, глянь на стенные часы?
Ага, не волнуйся, у меня у самого часы есть. Видишь этот магниевый «Ролекс»? Тяжелый, да? А видишь вот эти? После того как ты вчера вечером назвал меня бомжом и хиппи, смотри, что я надел для тебя сегодня утром. (Поднимаю повыше штиблеты)
Ты получаешь хорошее интервью, чел.
Ага. (Тянусь за штиблетом) Только посмотри, как начищены.
Хорошие ботинки, стоили, наверное, долларов пятьдесят.
Ага. Им лет десять.
Правда? И подметки не менял?
Ну да. Это мои фэбээровские ботинки. Я надеваю их по особым случаям, меня давно уже никто бомжом и хиппи не называл.
(Смеется)Ты что, пиво пить не собираешься? И это ты, алкоголик?
Алкоголик! Бомж! Хиппи! Мне до пятницы о тебе статью сдавать, не забудь!
Ха-ха-ха. У тебя есть пиво… ха-ха-ха. Бомж и хиппи. Ты куда?
Вон туда. Могу говорить погромче, чтобы ты слышал… Что еще хотел у меня спросить?
Э… вертится на языке… ну да, я все про ту поездку в ЮАР. Тебе, наверное, ни за что туда не попасть пока Леона сперва не побьешь, да?
Да, сначала надо побить Леона. Я сначала сделаю Леона. Я уйду трижды великим всех времен.
Ну да, пожалуй, так и будет. Если будешь тренироваться, если перестанешь валять дурака.
Если перестану валять дурака? Я серьезен, как рак. Раковое заболевание – это серьезно?
Ну да, я не понимаю э… если начнешь тренироваться сейчас, это серьезно, это пять месяцев, полгода.
Я буду готов!
Ты бы его быстрым бойцом назвал? Леона? Сдается, смешное такое слово.
Быстрый? Да, он быстрый. Быстрее, чем был я тем вечером. Он быстрый, и точка.
Быстрые руки? Быстрые ноги?
Быстрые руки. Из-за веса не такие быстрые, как рефлексы. Когда я буду в том весе, в каком хочу, то точно буду быстрее.
В третьем раунде я впервые уловил, что что-то не так. Это было, когда он увернулся от твоего короткого прямого…. Ты дюймов на шесть промазал.
Единственная моя ошибка. До боя с ним я почти не боксировал.
Почему?
Ну, тогда у меня период такой был. Казалось, слишком много дубасить грушу, чтобы тебя самого били постоянно, и вообще тренировки, – это совсем не нужно.
Ну, если излишние тренировки тому бою повредили бы, как насчет следующего? Почему следующему они пойдут на пользу?
Я утратил чутье, когда бить со всей силы. Теперь придется побоксировать… Я не говорю, что боксировать это плохо. Понимаешь, но для меня без спаррингов лучше. Я ни с кем не боксировал, и в том матче я пропустил уйму ударов.
Ага, я это заметил, вот когда я впервые подумал: «Ух ты, бой будет долгим».
Дело не в том, что я не боксировал, а в том, что плохо наносил удары.
Думаешь, сможешь отправить Леона в нокаут? Я думал, ты мог бы на пятнадцатом раунде.
Возможно, я бы продержался до пятнадцатого, возможно, сумел бы его вырубить, а возможно, и нет.
А был момент, когда тебе казалось, что получится? Тебе в голову приходило, что он тебя вырубит?
Ни на секунду.
Считаешь, в следующем бою будет важнее быстрее двигаться?
Нет, в следующем бою я буду в лучшей форме, отнесусь к Леону серьезнее, буду лучше его знать. А почему в этом так не сделал? Не знал его.
На тебя работают самые ушлые спецы…
Я не знал его, и все. Понимаешь, худшие мои бои – те, когда я дрался с никому не известными боксерами. Например, с Юргеном Блином, в Цюрихе. В семи раундах с ним я не слишком хорошо смотрелся. Ал Льюис в Дублине – никто, а продержался против меня одиннадцать раундов. Жан-Пьер Купман, Сан-Хуан, Пуэрто Рико… опять-таки темная лошадка.
Бонавена?
Он был очень даже неплох. Альфредо Эвангелиста. Никто, неизвестная величина, да и крутым не выглядел.
Да, но Леон, ты ведь до того видел несколько его боев, так?
Любительские бои, и было-то их семь. Ну как можно показать себя за семь боев? К тому же если ни в одном не держался дольше десяти раундов…
Но когда ты в первый раз вышел против Листона, у тебя за спиной было пятнадцать или восемнадцать профессиональных боев.
Не помню.
Яна днях их подсчитал… может, девятнадцать.
Его я тоже застал врасплох, мне полагалось превратиться в тряпку, как тот мальчишка. Но лучшие мои бои те, когда я выходил как заведомый неудачник. Возвращение Джорджа Формана, два боя с Листоном, бои с Фрэзером, с Нортоном…
У тебя что-то в голове переклинивает?
Это пробуждает голод, надо иметь то, ради чего драться. Дела у меня идут хорошо. Все на моей стороне. Я побеждаю. До боя я живу с женой и двумя детьми, что не слишком полезно. По меньшей мере за полтора месяца приходится уезжать от детей – они делают тебя мягким. Ты обнимаешь их, целуешь. Понимаешь, ты круглые сутки рядом с малышами. За день до боя мне пришлось сидеть с детьми, потому что Вероника уехала за покупками. Она ничего дурного не хотела.
Но ее нельзя винить.
Нет. Но чтобы сохранять злость, надо уезжать от малышей. Надо рубить деревья, бегать по холмам, жить в старом срубе. Ты собираешься жить в лагере до боя? Где… Какого боя?
Ты вроде сказал, что собираешься ехать туда жить отшельником?
Нет, жена и дети едут со мной, но малыши плачут по ночам, поэтому будут жить в отдельном домике.
А как насчет ребра Леона? Как тебе кажется, ты сломал ему ребро?
Он получил какую-то травму на ринге, и после боя мне сказали, что ему больно и что его осматривает врач, но все не так плохо. Думаю, когда дело пошло к тому, что выступать придется против Нортона, его команда была вынуждена сказать, что у него травма, – ведь Нортон любит бить в торс.
Да, кстати, не хочется затрагивать больную тему, но ты видел Пачеко в программе Тома Снайдера, когда он говорил, мол, все атлеты стареют? Он так на это упирал. Сказал, что для тебя физически будет невозможно вернуть себе прежнюю форму, чтобы побить Леона.
Я боксировал много лет до того, как познакомился с Пачеко. Он знаменитым стал, потому что был при мне. Они все становятся известными… популярными. Но ни за что этого не признают… А еще… Пачеко плохо меня знает. Да, он работал в моем углу, но он же не мой физиотерапевт.
Значит, думаешь, что сможешь вернуться к девяноста восьми по стобальной шкале?