О грехах своих не только забыл, но если и вспоминались они ему изредка, то как тяжелый неправдоподобный, кошмарный сон. Разве мало отдал он своей родной Украине сил и энергии, разве мало сделал для нее, совершенствуя не только систему университетского образования, но и активно участвуя в разработке новых теорий государства и права, укрепляя позиции родного государства, и, прежде всего, своей Украины, защищая ее интересы на международной арене.
«Конечно, международные интересы Украины – понятие относительное, – думалось ему. – В МИДе Украины всего-то 28 дипломатов, весь штат. Внешняя политика – прерогатива Советского Союза. Но ведь именно я выступал на Чрезвычайной сессии ООН, мой голос звучал на весь мир с этой самой высокой трибуны мира».
Вспоминалось Паше, как вернулся из Америки, какими глазами смотрели на него сослуживцы, студенты, все знавшие и окружавшие его люди. Вспомнилось ему, как он, стоя в самой высокой точке Нью-Йорка1 рядом с ответственным работником ЦК КПСС сказал вслух, громко, издевательско-иронически, так, чтобы все – а было их 5–6 человек, – слышали: Подумаешь, море огней, небоскребы, дома высотные, красивые, сытые капиталистические рожи! Да сюда парочку наших атомных бомб – и нет этого города». И как одобрительно кивнул и засмеялся ответственный сотрудник, и заулыбались сопровождающие, как бы подтверждая: Ловко сказано! И только один его земляк-киевлянин, стоявший рядом, работавший в то время комендантом здания представительства Украины в ООН, бросил реплику: «Так ведь и ответить могут, Павел Григорьевич, у них тоже, к сожалению, кое-что имеется». Ответ ответственного сотрудника последовал незамедлительно: «Врагов не бояться надо, а уничтожать, не дав им опомниться, молодой человек!» Вспоминал все это Паша, и распирало его чувство большой гордости за себя. А о сестре как-то забывал. «Надо бы денег послать, не обиделась бы», – думалось ему. И вновь забывал. Время шло.
## 1 - Эмпайер-Стейт. Билдинг» – тогда самое высокое здание в Нью-Йорке.
Письмо-заявление сестры Заворотько принял дежурный офицер приемной комитета и сразу – к помощнику председателя. Чем дальше читал неразборчиво и бестолково написанное заявление помощник, тем озабоченнее ис троже становилось его лицо.
Знал он П. Г. Заворотько лично. Его многие чекисты знали и относились к нему с большим уважением, ибо именно он безропотно ставил положительные оценки всем заочникам по своим дисциплинам, и всегда просил за заочников-чекистов других преподавателей, всегда выручал с любыми неприятностями по учебе. Был он человеком для чекистов безотказным.
Доложили председателю. Были сразу же вызваны руководители соответствующих подразделений, и тут же получена команда незамедлительно, с соблюдением максимальной конспирации провести тщательнейшее расследование. Проверить, по возможности, все действия Петра-Павла Заворотько во время войны. Была подключена многочисленная агентура, выявлено несколько бывших власовцев, отбывавших наказание в лагерях, которые служили в частях власовской армии, дислоцировавшихся в Крыму. На удачу, там был всего лишь один охранный батальон, «00 солдат, несколько десятков офицеров. Было проведено около десяти опознаний. Петра-Павла по фотографиям опознали сразу же. Сомнений не было – проректор Киевского университета профессор Павел Заворотько – бывший лейтенант Красной Армии, а затем старший лейтенант РОА, командир роты Петр Заворотько, пропавший без вести во время войны. Проведенным дальнейшим тщательным расследованием было установлено, что воинская часть РОА, в которой служил Петр, не участвовала ни в одной карательной операции, не принимала участия в боях с крымскими партизанами, даже не привлекалась немцами к поимке советских разведчиков-парашютистов. Правда, парашютистов для организации диверсий и последующего соединения с партизанами практически перестали забрасывать в Крым через год после ухода Красной Армии, и десантировали при необходимости только в четко определенное место, где их могли ожидать и прикрыть партизаны, так как любой одиночный или групповой выброс в оккупированный немцами Крым без прикрытия партизан означал немедленный провал, а значит последний бой и гибель. Местное население – крымские татары – тут же оповещали свою полицию или немецкие комендатуры о парашютистах и указывали их местонахождение. Тот, кто десантировался в Крым и остался жить, и сами бывшие крымские партизаны хорошо помнят это. Они погибали в основном не в боях, а от голода и холода в горах, поддерживаясь только тем, что сбрасывало им на парашютах командование Красной Армии с Большой земли – немцы перекрыли все выходы к деревням, особенно к тем, где хоть и немного, но было русское население. Партизан загнали в горы, где они и гибли.