Судьбой Кука интересовался сам Н. С. Хрущев. Именно от него исходило предложение об организации процесса и расстрела Кука.
Аргументация Киева убедила центр пока воздержаться с процессом над Куком. Сумели повлиять и на Хрущева…
После завершения довольно длительного курса лечения многочисленных болезней Кука, которое шло медленно, потому что поместить его в стационарные больничные условия по оперативным соображениям было невозможно, поступила команда готовить его к встрече с Первым секретарем ЦК Компартии Украины А. И. Кириченко. Готовность – десять – двенадцать дней.
У Кука оставалась одна болячка. Ему нужно было срочно заменить зубы и изготовить вставную челюсть. Для этих целей в распоряжении КГБ был врач-стоматолог, имевший допуск в тюрьму и много лет сотрудничавший с КГБ на этом поприще. Я привел этого врача в камеру к Куку, тот осмотрел зубы и сделал соответствующие замеры. И надо же такому случиться – на следующий день врач неожиданно свалился с высокой температурой. Он был пожилым человеком, и я не стал его беспокоить, будучи уверенным, что время еще есть. А через день звонок из ЦК сообщил – встреча у Кириченко состоится завтра.
Мрачный Николай Иванович вызвал меня.
– Что будем делать? – спросил он. – Показывать секретарю «трехсотого» беззубого, с шамкающим ртом крайне нежелательно. Подумает Алексей Илларионович – тоже мне чекисты, о человеке не могли вовремя побеспокоиться. Не будем же ему объяснять, что у нас постоянный контакт с врачами, что все идет по плану и что с медициной лечение согласовано.
Настроение у Николая Ивановича было – хуже не придумаешь. Все знали крутой характер Кириченко.
Я попросил выделить мне на целый день автомашину и сразу же выехал на Подол, где жил стоматолог.
– Соломон Израилевич, я по вашу душу, – произнес я прямо с порога квартиры, увидев мелькнувшего за спиной открывавшей мне дверь женщины доктора, и только потом произнес: – Здравствуйте, – и низко поклонился пожилой солидной даме, превосходившей своими тучными размерами тщедушного и маленького ростом стоматолога минимум в три раза.
Ею оказалась жена доктора, Софья Абрамовна. Я знал, что это была семья старых большевиков, участников Гражданской войны и имевших большие революционные заслуги. Оба – члены партии с дореволюционным стажем. На этом мне и пришлось сыграть. А что мне еще оставалось делать? Я поначалу обратился к хозяйке, и не ошибся.
– Софья Абрамовна, – торжественно начал я, – в тюрьме КГБ содержится особо опасный государственный преступник, которому завтра предстоит встреча в ЦК Компартии с одним из руководителей. У заключенного нет передних зубов, и вести его в таком виде на беседу к высокому партийному руководству, как вы понимаете, мы не можем.
Софья Абрамовна внимательно посмотрела на меня, затем перевела взгляд на стоявшего в проеме двери жилой комнаты в стеганом халате с повязанным горлом молчавшего доктора, вновь посмотрела на меня и с готовностью кивнула. Я был уверен, что Софья Абрамовна в курсе всех «тайных» дел врача.
– Сонечка, ты же знаешь, в каких условиях мне там приходится работать. Тюрьма – это не кабинет стоматолога. Под рукой нет нужных инструментов, которые имеются только в кабинете поликлиники. Я успел сделать эту челюсть, но я же должен ее примерить, подточить. Я хочу…
– Я тебя пока не спрашиваю, – перебила мужа на полуслове Софья Абрамовна. – Соля, попроси гостя в комнату. Проходите, пожалуйста, не знаю, как вас назвать, – не дав мужу открыть рта, вновь произнесла Софья Абрамовна, обращаясь ко мне.
Я представился и сказал:
– Я хорошо знаком с вашим мужем, мы с ним уже не раз встречались в здании КГБ. Мы знаем его как одного из лучших стоматологов протезистов Киева, а самое главное – органы госбезопасности полностью доверяют вашей семье.
Софья Абрамовна вновь согласно кивнула.
– Я думаю, Соля, ты должен поехать, если это ненадолго. Он совершенно больной, у него высокая температура, – закончила Софья Абрамовна, вновь повернувшись ко мне.
Я разразился горячей тирадой в связи с выполнением этого важнейшего поручения. Наконец Соломон Израилевич произнес: