— Вот и разобрались, Раравис, — голос отца полон яда, — я ж говорил — не пара дочери демиурга граф занюханный, а ты заладила, что слово дала. Сама видишь — не нужно ему твое слово, доченька, а тебе — перстень его без надобности. И то — был бы стоящий перстенек, а то вместо бриллианта стекло поделочное, у тебя пряжки на туфельках и то дороже стоят.
— Мессир Лазар? — граф дает петуха, делает два шага в вашу сторону и опускается на колени, — не погубите!
Ты кривишь губы в злой усмешке:
— Поехали домой, отец… А то смотри, как бы этот герой в штаны от ужаса не наделал, пахнуть будет плохо.
И кидаешь перстень в траву перед жалким мужчиной, который более всего сейчас походит на облезлого воробья, чем на боевого врана.
— Иногда, милый, — твой голос жалит надменностью, — люди совсем не то, чем они кажутся.
Ты идешь по бальному залу: фисташковое платье из муслина, расшитого веточками, подхвачено пояском под грудью, квадратное декольте, из под которого проступают фестоны нижней сорочки, рукава-фонарики украшены серебряной сеткой, белокурые волосы свернуты в узел, и только пара локонов падает на беззащитно обнаженную шею и плечо. Перед тобой торопливо расходятся, давая тебе дорогу, склоняя головы в поклоне, и вдруг ты слышишь шепоток:
— Отец, посмотри, какая цыпочка!
В зале наступает мертвая тишина. Ты разворачиваешься в сторону говорящего, в раздражении захлопывая веер — и словно по сигналу несколько мужчин в бальной зале делают шаг вперед, хватаясь за эфесы. И наконец, ты находишь их глазами — граф Ф'Лессан, постаревший за эти десятилетия, и его молодая копия.
Ты иронично поднимаешь бровь.
— Простите моего неразумного наследника, леди Раравис, — граф готов провалиться сквозь землю.
— Ах, это Ваш сын? Это многое объясняет, — фыркаешь ты ядовито, по залу проходит шепоток — нет, ему так и не забыли той охоты.
Ты отворачиваешься от этой парочки и продолжаешь свой путь, и, лишь у самой двери, ты оборачиваешься.
— Иногда, сынок, — читаешь ты по губам графа, — люди совсем не то, чем они кажутся.
Но смотрит он на тебя, а в глазах его плещется тоска.