– Вы украинец? – удивилась журналистка.
– Нет, – смутился Викентий. – Я зоотехник, на «газушке» вот умею ездить…
Тут он вконец смешался, махнул рукой, подхватил саквояж и поволок груз к броневику. Фома ринулся следом.
– В салон заходят через задний проход. Других дверей нету, – простодушно объяснил Викентий. – Лезьте через бортик, тут ступенька.
Ступенька была приварена к кузову как раз на уровне талии девушки. Варвара подняла правую ногу и попыталась дотянуться валенком до ступеньки, но безуспешно. Подняла левую – опять неудача.
– Плохо училась в балетной школе, – объяснила гостья Викентию.
– Ничего, сейчас залезете, – горячо сказал хозяин «газушки». – Становитесь коленками на ступеньку, подтягивайтесь на руках и переваливайтесь через борт. А я буду снизу толкать!
Викентий толкнул от всей души. Варя ахнула, перелетела через борт и рухнула на пол, застеленный оленьими шкурами. Лежа на шкурах, девушка огляделась. С потолка «салона» струила сиреневый свет тусклая лампочка. По бокам стояли деревянные скамейки, похожие на нары, застеленные каким-то тряпьем. Пахло бензином и свежими огурцами. «Откуда тут огурцы? – машинально подумала Варвара, усаживаясь на нары и потирая ушибленную коленку. – Может, они теплицы разводят?»
Викентий очутился рядом, сказал озабоченно:
– Перекусим маненько и тронемся. Ехать, однако, до Тибичей долго.
Следом за хозяином в кузов с шумом ввалился Фома. Он начал отряхиваться, орошая сидящих брызгами растаявшего снега.
– Кыш-ш, ядреный пух-х! – воскликнул Викентий.
– Гав! – отозвался Фома и обиженно отвернулся. Запищала радиостанция, привинченная болтами к столешнице.
Викентий схватил переговорную трубку и закричал:
– Слушаю!
Из динамика сквозь эфирный шторм прорвался искаженный радиобурями мятежный голос директора совхоза Касьяненко:
– Викентий! Гутарь громче! Это ты?
– Я! – завопил Викентий. Варвара закрыла уши ладонями. Фома исчез.
Между директором и зоотехником-танкистом состоялся следующий вопящий диалог:
– Дрова! Отвез?! – проголосил Касьяненко.
– А як же! – рискуя вывихнуть себе голосовые связки, проверещал Викентий. – Лябам! Три вязанки! Хоролям! Четыре! А Тибичам не надо! У них три столба! Ну те! Что у связистов сшиздили!
– Добре! А керосином? Океросинил?
– Океросинил! Всех!
– Понял! А корреспондентку?! Встретил? – не унимался Касьяненко.
– А як же!
– Ну як! Она!
– Озвереть! И не жить!
– Озвереть! В каком! Смысле!
– В прямом!
Касьяненко заголосил громче:
– Ты не дюже! А то враз! Дефолт! Сробшпь! Понял?
– Понял!
– То-то! Ну, корми! Ее! И вези на стойбище! Да чтоб… Тут голос директора захлебнулся и утонул совершенно в эфирных помехах.
Установилась гробовая тишина. Варвара открыла уши. Фома вопросительно просунул морду в дверь.
Викентий крякнул, пожаловался на связь, махнул рукой, разложил на столе возле рации цветной номер районной газеты «Демократическое Заполярье», порылся в ящике под нарами и вскоре выудил рыбину – мерзлую и звонкую, как серебряный слиток.
– Нельма, – пояснил он.
Тонким, как шило, и острым, как бритва, ножом он ловко снял с рыбины шкуру вместе с чешуей и принялся строгать бело-розовую тушку.
Сквозь пальцы Викентия обильно потек рыбий сок.
– Жир! – сказал Викентий и облизал пальцы. Скоро на газете высилась гора прозрачных белых стружек. Запахло свежими огурцами.
– Вот строганина!
Викентий разрезал хлеб на крупные куски и насыпал на заметку под заголовком «И помылся, и постригся» горку приправы из соли и черного молотого перца.
Варваре захотелось угостить Викентия чем-нибудь своим. Она порылась в саквояже и вытащила колбасу.
Викентий замахал руками:
– Уберите отраву!
Варвара хотела обидеться, но тут возбужденно заскулил Фома: он был согласен, он не считал колбасу ядом. Варвара отломила ему кусок.
Викентий выбрал большую стружку, обмакнул в приправу и отправил в рот.
– Знаете, – сказал он, блаженно чавкая, – вам надо забыть о котлетах и прочих пундиках. Будете есть рыбу, сырое мясо и пить кровь. Иначе, однако, с голоду помрете.