— Кошмарик, большинство живых тварей не заботит, насколько эстетично они умрут, я тебя уверяю. Все в этом мире борются за свое существования, и только мы постоянно мечтаем о достойной смерти… Может… Просто жизнь у нас херовая? — выдал очередную странную мысль сын Грозы.
— Радует то, что ты, хотя бы, сам начал признавать, что тебя периодически заносит… — проворчал на это Кошмар.
Обратный путь был более-менее спокоен. Удостоверившись, что уровень полностью обезврежен, проводник поскорее отправил Сумрака на отдых, ибо того и впрямь швыряло из крайности в крайность. Он то становился злым и раздражительным, то на время будто бы выпадал из реальности, то ударялся в сентиментальность, и одним богам было ведомо, что такое творилось в его мутной башке. Странности в поведении сына Грозы и прежде наблюдались, но тогда он попросту отгонял Кошмара или уходил сам, а теперь, когда напарникам приходилось оставаться на связи почти круглосуточно, с ним, подчас, становилось не просто тяжело, а невозможно. И младший самец, пожалуй, впервые радовался, что находится от друга на отдалении. А еще им теперь начало овладевать беспокойство по поводу того, как же они полетят вместе обратно. Откровенно говоря, шутка про «только убить меня не пытайся» была не на все сто процентов шуткой. У сына Броска никак не шла из головы картина, в которой Сумрак, взбеленившись на «неудачника» и обещая выбить из напарника неугодные мысли, выносит металлическую стенку толщиной с хороший слой корабельной брони. Тут можно было сколько угодно оговорок сделать на то, что панель оказалась плохо закреплена, либо сместилась под действием взрыва, а потому всего-то и оставалось, что немного ее подтолкнуть, да только то, что Кошмар видел своими глазами, всем этим объяснениям абсолютно противоречило. В общем, аккуратнее надо с этим типом… Видать, не все сплетни выдумка…
Погрузившись в мысли, Кошмар не сразу заметил, что Сумрак остановился и что-то разглядывает на пороге одного из отсеков.
— Что там, брат? — осведомился сын Броска, подводя камеру поближе.
— Насколько я понимаю, Перерожденец, — самец слегка подвинул ногой иссохшую голову, увенчанную костяной «короной» с торчащими обломками псевдогривы и жвалами, тонкими и острыми, как иглы.
— Видимо, давно мертв.
— Да уж наверно.
— Как думаешь, много их тут было?
Сумрак неопределенно хмыкнул и зашагал дальше.
— Когда будем повторно осматривать все отсеки перед сдачей объекта, наверняка, найдем еще, — проговорил он задумчиво, отдалившись уже на приличное расстояние. — Вряд ли те, кто населял этот ярус, так уж хорошо могли защищаться…
— Одного понять не могу, зачем Жесткачам использовать яутжей в качестве инкубаторов, если Перерожденцы посягают на власть Матки, и их потом все равно надо убивать? — задумался Кошмар.
— Наверное, потому что им нет особого различия на ком паразитировать, главное, чтобы по габаритам подходило. И мы для них — всего лишь мясо. Опасное, умное… Трудное мясо.
И вновь от слов напарника Кошмару почему-то стало не по себе.
…Для выхода Сумрак воспользовался той из шахт, створки которой второпях заварил слабее всего. Шестой и пятый уровни удалось миновать без приключений — хоть здесь подфартило. Наконец, пробравшись на второй ярус, охотник достиг давно заждавшегося его убежища. С невероятным облегчением затворив за собой сплошь покрытую заусенцами прошлых печатей дверь, Сумрак бросил под ноги кислородный патрон, пересек помещение и сам мешком рухнул на неказистое скрипучее ложе. Он ведь и правда не чаял уже сюда вернуться… Так же, как Кошмар почти не надеялся его более здесь увидеть.
Дотянувшись с лежанки до рядом припасенной спасительной емкости, самец вновь долго пил, совершая большие глотки и блаженно ощущая, как в горло наконец-то льется чистая вода, а лишь потом приступил к снятию доспехов. Трое суток в проклятом скафандре… В иные времена у него хватило бы сил посетовать на данное обстоятельство, но только не сегодня. Сумрак, насколько смог, приподнялся и начал стаскивать с себя истерзанный «дом». Процесс этот занял много времени и стоил огромного труда, но, освободившись от скафандра, самец сразу почувствовал себя на удивление лучше. Полностью раздевшись, он бегло оглядел раны, напичкал себя стабилизаторами, завернулся в подстилку и вырубился в течение следующих пяти минут.
====== Глава 23. О том, как важно все доводить до конца ======
Золотой стоял перед ним, скрестив руки на груди и кривил ротовые перепонки в снисходительной усмешке. Вот точно так же мать когда-то ухмылялась, когда маленькой детской силы воли Сумрака не хватало на то, чтобы побороть искушение, и он все-таки решался на какое-то мелкое хулиганство, а она непременно о том прознавала, непостижимым образом каждый раз заставая сына «на месте преступления», и призывала его к ответу. Ох, не к добру этот странный тип так лыбился…
Сын Грозы чуть отступил назад и низко склонился перед желтокожим воином. Не разозлить бы опять, а то, мало ли, что ему в голову на этот раз взбредет. Золотой старше, сильнее и опытней, тягаться с ним почти бессмысленно, тем более, находясь на его территории. Он совершенно непредсказуем. Он опасен. Непонятно, зачем Сумрак каждый раз идет за ним…
— Ну, что, малек? Понял, наконец, что ты делаешь и зачем?
Молодой самец с опаской поднял на старшего взгляд. Сердитым тот, вроде бы, не выглядел. Но, если сейчас ответить неверно, его настрой может поменяться.
— Я делаю то, что должен, Великий, — решился, наконец, Сумрак. — Потому что имею обязательства перед многими.
— Например?
— Перед родителями, перед Учителем, перед женами, перед другом…
— А как же твои личные цели? — Золотой чуть склонил голову набок и поглядел на юнца испытующе.
— Когда я буду знать, что отцу и Учителю не стыдно за меня, когда к моей матушке вернется покой, когда мои жены и дети обретут в моем лице достойную опору, а друг отстоит с моей помощью свою честь — тогда, Великий, я обещаю подумать о себе. Тогда, но не раньше, — сказав так, Сумрак внезапно осекся, испугавшись, как бы его тон не прозвучал для золотошкурого великана вызывающе, но тот лишь вновь усмехнулся, даже будто бы одобрительно.
— Тебе настолько важно, каким тебя видят другие? — последовал новый вопрос, несущий явно провокационный подтекст.
— Все иначе, Великий, — стараясь придать голосу больше смиренности, ответствовал сын Грозы. — Мне важно не обмануть тех надежд, что я имел неосторожность подать.
— А как же слава, признание, превосходство над другими? Все воины желают этого, разве ты — исключение?
— Прости, Великий, если мой ответ покажется тебе дерзким… — Сумрак нервно шевельнул максиллами и сделал короткую паузу, но, тем не менее, сразу продолжил: — Однако у меня все это будет и так — когда я выполню все обязательства. И будет в той мере, в какой я того заслуживаю, а не в той, в какой желаю или не желаю.
— Не может быть, чтобы живой ничего не хотел для себя, — словно бы не слыша ответа, покачал головой собеседник. — Тот, кто говорит: «Я ни в чем не нуждаюсь», лжет. Чаще всего, сам себе.
Сумрак отрыл рот, чтобы возразить, но старший воин резко поднял руку, давая понять, что не намерен слушать жалких отговорок несмышленого малька, и, резко повернувшись, исчез в зарослях, впервые на памяти сына Грозы уйдя с тропы.
Пробуждение было тяжелым, почти мучительным. Сон долго не отпускал, опутывая истомленное сознание сотканной из странных иллюзий сетью и пытаясь как можно дольше удержать его на пограничном состоянии, когда голоса и тени начинают тесниться в голове, переплетаясь с воспоминаниями и фантазиями, заставляя путать быль и небыль. Наконец, Сумрак нашел в себе силы открыть глаза. Опять знакомые серые стены, очертания контейнеров и коммуникаций, слабое красноватое мерцание, льющееся с потолка. Кажется, он уже живет здесь целую вечность…
С тихим, протяжным подвыванием самец начал вылезать из вороха изоляции, в который забился вчера… Днем? Вечером? Ночью?
— Кошмарик… — морщась от проснувшейся вместе с разумом и телом боли, позвал Сумрак негромко.
— Я тут, — отозвался напарник, и в его голосе проскользнули нотки волнения.
— Какое сейчас время суток?