– Должно быть, они слепые, – возбужденно заявил Конвей. – Видимо, для существа инструменты служат дополнением к чувству осязания, используемым для уточнения информации, полученной от растений. Они чувствуют размер, форму и состав предмета.
– Прежде чем они обнаружили, что внутри корабля имеются мягкие предметы в нашем лице, – твердым тоном сказал Харрисон, – предлагаю осуществить тактическое отступление, то есть убраться отсюда к чертовой матери.
Конвей согласно кивнул.
Пока Харрисон наигрывал беззвучные мелодии на клавишах панели управления, он объяснил, что инструменты подчиняются человеческому разуму на расстоянии до двадцати футов, дальше ими начинали управлять их хозяева.
Он сказал Мэрчисон, чтобы как только диски окажутся в пределах этой досягаемости, она думала о тупых предметах – о чем угодно, что не имеет колющих и режущих частей…
– Нет, подожди! – воскликнул он, когда его осенила более удачная мысль. – Думай о широком и плоском, о чем-то вроде летающего крыла с вертикальным выступом для стабилизации и управления. Удерживай форму так, чтобы, планируя, они падали как можно дальше от корабля. Если повезет, им потребуется три или четыре прыжка, чтобы вернуться обратно.
Их первая попытка не увенчалась успехом, хотя предмет, который в конце концов ударил по обшивке, был слишком тупым и бесформенным, чтобы причинить серьезный вред кораблю. Но они изо всех сил сконцентрировались на следующем и придали ему вид треугольника толщиной в долю дюйма с широким плавником посередине. Мэрчисон удерживала общую форму, в то время как Конвей придумал вертикальные и горизонтальные стабилизаторы. Плод их фантазии исполнил „горку“ прямо перед иллюминатором прямого обзора, отвернул от корабля и стал ровно планировать.
После пересечения границы влияния людей, слегка подныривая и рыская, он продолжил оказавшийся достаточно долгим полет, а затем, скосив небольшой участок растений, коснулся земли.
– Доктор, я готова вас расцеловать… – начала было Мэрчисон.
– Доктор, – сухо прервал ее Харрисон, – я знаю, что вы любите поиграть с девушками и авиамоделями, но через двадцать секунд старт. Ремни!
– Он не менял форму до самого конца, – сказал Конвей, почему-то начиная беспокоиться. – Может быть, он у нас учился, вероятно – даже экспериментировал?
Он замолчал. Инструмент расплавился, превратился в опрокинутую чашку и подпрыгнул высоко в воздух. Начав падать вниз, он принял дельтовидную форму, по пути набирая скорость. Затем в нескольких футах от поверхности он выровнялся и понесся прямо к ним. Передние края его крыльев стали острыми, как бритва. Два его сотоварища тоже приняли форму дельтапланов и со свистом рассекали воздух с другой стороны корабля.
– Ремни!
Они попадали в противоперегрузочные кресла как раз в тот момент, когда три планирующих устройства ударили по обшивке. Случайно или намеренно они срубили две наружные видеокамеры. Та, что еще работала, показала глубокий трехфутовый надрез в тонкой обшивке с торчащим из него дельтапланом. Инструмент стал изменять форму, расширяя и продлевая пробоину. Возможно, оно было и к лучшему, что они не видели, чем заняты двое других.
Сквозь дыру в обшивке Конвей мог видеть ярко окрашенные трубопроводы и обрывки кабелей. Последний экран погас, и стартовая перегрузка глубоко вдавила его в кресло.
– Доктор, проверьте кормовой отсек на предмет безбилетников, – хрипло попросил Харрисон, когда начальное ускорение стало уменьшаться. – Если кого-нибудь найдете, придумайте для них безопасную форму – что-нибудь такое, что не будет грызть электропроводку. Быстрее!
Конвей не мог оценить всю степень причиненных повреждений, он только видел, что на панели мигает необычно много красных лампочек. Напряженные пальцы пилота мягко касались клавиш, кнопок и тумблеров, и казалось, что хриплый голос принадлежит совершенно другому человеку.
– Кормовая видеокамера, – ободряюще сообщил Конвей, – показывает, что все три устройства гонятся за нашей тенью.
На какое-то время воцарилась тишина, нарушаемая лишь нестройным свистом воздуха в пробитой обшивке и неубранных опорах сканеров.
Поверхность под ними, покачиваясь, убегала назад, и движение корабля вызвало у Конвея чувство, что они двигаются скорее сквозь воду, а не летят по воздуху. Их задачей было удержаться на высоте при очень небольшой скорости, потому что при быстром полете поврежденные части обшивки могли отвалиться, перегреться от атмосферного трения или создать такое сопротивление, что корабль вообще бы не сдвинулся с места. Для судна с классификацией „сверхзвуковой глайдер для полетов в атмосфере“ их теперешняя маленькая скорость была чем-то неимоверным. Должно быть, Харрисон держался за небо собственными когтями.
Конвей попытался забыть о проблемах лейтенанта, рассуждая вслух о своих собственных.
– Думаю, это окончательно подтверждает, что гигантские формации являются разумными пользователями инструментов, – сказал он. – Высокий уровень подвижности и приспосабливаемости, продемонстрированный устройствами, позволяет сделать вполне очевидные выводы. Должно быть, ими управляет рассеянное и не очень сильное биополе, поддерживаемое и передаваемое корневой системой. Оно простирается лишь на очень небольшое расстояние от поверхности и такое слабое, что излучение мозга среднего землянина, или инопланетянина, на определенном расстоянии сильнее его.
Если бы хозяева инструментов были сравнимы с нами по размерам и умственным способностям, – продолжал он, стараясь не смотреть в сторону накренившегося внизу ландшафта, – то для того, чтобы осуществить контроль над инструментами, им пришлось бы двигаться под поверхностью с той же скоростью, с какой устройства летели над ней. Однако, чтобы с такой скоростью рыть туннели, необходимы герметичные самодвижущиеся бронированные средства передвижения. Но это не объясняет, почему они игнорируют все наши попытки установить широкий контакт с помощью дистанционно управляемых устройств и только и делают, что разбирают устройства связи на составные части…
– Если мысленное влияние рассредоточено по всему телу, – перебила Мэрчисон, – то значит ли это, что и мозг существа тоже рассредоточен? А если мозг у него локализован, то где он находится?
– Мне больше по душе идея центральной нервной системы, – ответил Конвей, – которая расположена в безопасном, естественно защищенном месте вероятно, ближе к нижней части существа, там, где достаточно минеральных веществ, а возможно, и в естественной скальной выемке под поверхностью планеты. Глазные растения и подобные им внутренние корневые системы, проанализированные вами, с приближением к поверхности становятся все сложнее и разветвленнее, а это означает, что сеть, чувствительная к давлению, дополняется электропроводящими растениями, которые вызывают мышечные сокращения, и другими видами растительности, назначение которых нам по-прежнему неясно. Конечно же, его нервная система в большей степени основана на растениях, но высокое содержание минеральных веществ в корнях означает, что с помощью электрохимических реакций, возникающих в любом нервном окончании, все импульсы будут переданы очень быстро, поэтому мозг у него скорее всего один, а вот расположен он может быть где угодно.
Она покачала головой.
– Думаю, существу размером с субконтинент, у которого нет скелета или костной структуры, формирующей защитные органы, и чье тело по сравнению с занимаемой им площадью напоминает тонкий коврик, необходим более чем один мозг – по крайней мере должен быть один центральный мозг и несколько вспомогательных. Но что меня действительно волнует, так это то, как мы будем действовать, если мозг в опасной близости к операционному полю.