— Так-то оно так. И сестра мне тут снилась. Встала в углу моей комнаты, руки в боки: «Ничего-то у тебя, говорит, не получится».
Я не знала, что ей ответить.
— Ну, подождите еще, подумайте. Конечно, никогда не нужно спешить.
— Что тут думать-то! Жаль мне его, пойми ты! Жаль…
Так вот оно что. Вот почему и помолодела, вот почему и светится вся. Это любовь!
Да, да — любовь. Была она подспудной, но с первого же его приезда в Москву. Катя, может, и сама не догадывалась о ней. Но все жертвы, этот рабский труд на них обоих. Нет, не мог он объясняться только родственными чувствами.
Что же, думаю, прекрасно. Значит, нет для любви возрастных границ. Вечно теплится она в женском сердце и только поджидает случая, чтоб разгореться.
Поздней осенью собралась Катя ехать к нему. Чувствую, волнуется, переживает свою поездку.
— Катенька, — говорю, — успокойтесь. Вы должны ехать с легкой душой.
Улыбнулась.
— Правду говоришь?
Смутилась, потупилась. И это в семьдесят пять. Чудеса!
Приходит от нее письмо. Пишет Катя, что встретил ее Николай Петрович на вокзале. Пока шли с ее вещичками к автобусу, он три раза останавливался, не хватало дыхания. Похудевший, больной. «Тут я твердо решила, что никогда его не оставлю. В дом зашли, заплакал: «Ты одна, говорит, меня пожалела». Посидели мы с ним, вспомнили нашу дорогую покойницу и стали обдумывать, как нам быть, как поступить. Пришли мы к решению домик продать и вместе вернуться в Москву. Я и сама понимаю, моя дорогая, что нельзя его одного оставлять. Совесть моя этого мне не позволит. Теперь будем искать покупателя».
В начале декабря привезла его Катя в Москву, все в тот же флигелечек, который уже много лет грозятся снести и все не сносят. Поселила она Николая Петровича все в той же своей комнатке.
Звонит мне по телефону, просит приехать посоветоваться. У меня были какие-то неотложные дела, сразу к ней вырваться не смогла. Она опять звонит и наконец приезжает сама.
Смотрю — лица на ней нет.
— Что случилось?
— Не хотят нас в загсе регистрировать. Отказали. Заявления не принимают.
— Как так?
— Без прописки, говорят, не принимаем.
— Без какой такой прописки?
Тут она совсем затряслась.
— Что я наделала, что я наделала! — и заплакала. Плачет и толком объяснить ничего не может. Не сразу я поняла, что произошло. Оказывается, уезжая из своей станицы, Николай Петрович выписался и теперь получилось, что он вообще нигде не прописан, а раз так, то и заявление в загсе для регистрации брака у них не принимают. Оба должны быть прописаны, пусть в разных городах, но оба.
— Что я наделала, что я наделала! Сорвала с места человека. Что теперь с нами будет? Что теперь делать?
Никогда я еще не видела ее такой.
— Да не волнуйтесь вы, — говорю, — все образуется. Нет таких законов. Это же вне всякой логики. Обязательно должны вас зарегистрировать.
Тут же узнаю от нее, что с женой полковника они уже побывали в Комитете ветеранов.
— Ну и что же там ответили?
— Толстый генерал с нами говорил, глаза все мимо нас смотрят. Сказал: Комитет делами брака не занимается. Если бы о пенсии хлопотали, тогда другое дело. Но заявление наше оставил. Только надежды у меня никакой.
— Подали, — говорю, — заявление, и слава богу. Дожидаться результата не будем. Надо действовать.
— А сейчас вы его у себя прописали временно?
— Нет. Не хочет он. Раз, говорит, нигде не прописан, то и временно никто меня прописывать не станет. Уж так я за него переживаю. — И опять она заплакала. — Виду он не показывает, но знаю, мучается. Молчит и курит, кашляет и курит.
Я представила себе этого человека в малюсенькой Катиной комнатке, где и повернуться-то ему негде. И жалость охватила меня и к нему и к Кате тоже. Начала обзванивать знакомых, расспрашивать, советоваться. Мне порекомендовали обратиться в райсовет.
Метель метет, темнеет. Стоит моя Катя у подъезда одна, снег всю ее запорошил, маленькая, несчастная, ждет.
— Где же ваш «кавалер»? — спрашиваю ее.
— Глупости говоришь! — одернула меня, как девчонку, хоть и я уж седая, рассердилась за «кавалера». А сама по сторонам оглядывается.
Еще подождали. Не появляется.
— Идемте, — говорю. — Нечего вам здесь стоять и мерзнуть.
— Иди, иди одна, а я буду ждать.
Депутат принял меня любезно, выслушал внимательно.
— Заявление в загсе у них и не могли принять. Дано соответствующее указание. И мы, к сожалению, ничем помочь не можем. Однако по секрету вам скажу, закона такого нет, только указание. Обратитесь к заведующей городским загсом. Да впрочем мы сейчас попытаемся ей позвонить. — Он набрал номер телефона, но никто не ответил. — Неважно. Лучше просто к ней зайдите. Она человек отзывчивый, бывший работник горкома. Полагаю, положительно решит ваше дело. Желаю успеха.